Эмиль Золя - Избранные произведения. II том

Семья графа и графини — одна из тех, о которых не сплетничают. Их союз был заключен так, как обычно заключаются браки в этом кругу. Говорят даже, что они прожили шесть лет очень согласно. За эти первые годы у них родился сын Роже, ныне офицер, и дочь Бланш, которую они в прошлом году выдали замуж за г-на де Бюссака, докладчика Государственного совета. Дети — единственное, что связывает их. Между ними давно нет близости, но сохранились дружеские отношения, в значительной мере основанные на эгоизме. Супруги советуются друг с другом, являют в свете картину полного единения, но после приемов удаляются каждый на свою половину, где принимают: она — своих близких друзей, он — своих.

Однажды Матильда возвратилась с бала около двух часов пополуночи. Горничная помогла ей раздеться и, прежде чем уйти, доложила:

— Господину графу сегодня вечером нездоровилось.

Графиня, уже задремавшая, лениво повернула голову и сонно пробормотала:

— Неужели? — Улегшись поудобнее, она прибавила: — Разбудите меня завтра в десять часов, я жду модистку.

На другое утро граф не выходит к завтраку; графиня сначала справляется о его здоровье через слуг, затем решается сама навестить его. Она застает мужа в постели, сильно осунувшегося, но, как всегда, подтянутого. К нему уже приглашали трех врачей; посовещавшись вполголоса, они оставили рецепты и ушли, предупредив, что вернутся вечером. За больным ухаживают два лакея, они молча, с сосредоточенным видом снуют взад и вперед, пушистый ковер заглушает их шаги. В просторной спальне царит дремотный покой, величавый порядок; ни одно кресло не сдвинуто с места, ни одна безделица не брошена куда попало. Здесь болеют опрятно и благопристойно, соблюдая светские приличия, учтиво принимая посетителей.

— Вы больны, друг мой? — спрашивает графиня, переступив порог.

Сделав над собой усилие, граф улыбается.

— Пустяки, — отвечает он, — я слегка переутомился… Мне нужен только покой. Благодарю вас за внимание…

Проходит два дня. Спальня сохраняет свой пышный вид; каждая вещь на своем месте, нигде ни пятнышка от микстур и настоек. На гладко выбритых лицах слуг не уловить ни раздражения, ни усталости. Но граф знает, что он при смерти. Он потребовал, чтобы врачи сказали ему правду, и безропотно подчиняется их предписаниям. Обычно он лежит с закрытыми глазами или же неподвижно глядит перед собой, словно размышляя о своем одиночестве.

В свете графиня говорит, что ее муж нездоров. Она ничего не изменила в своем образе жизни: спит, ест, гуляет в положенные часы. Утром и вечером она регулярно заходит к графу осведомиться о его состоянии.

— Ну как? Вам лучше, друг мой?

— О да, значительно лучше, благодарю вас, милая Матильда.

— Если вы желаете, я останусь ухаживать за вами.

— Нет, это лишнее. Достаточно Жюля и Франсуа. Зачем вам утруждать себя?

Они понимают друг друга: врозь они жили, врозь хотят умереть. Граф испытывает горькую радость эгоиста, решившего уйти в одиночестве, не допустив у своего одра докучной комедии притворной скорби. Он по возможности укорачивает, ради себя и ради графини, эти тягостные предсмертные свидания с ней. Последнее его желание — уйти с достоинством, как подобает настоящему светскому человеку, которому не пристало кого-либо беспокоить, вызывать отвращение в ком бы то ни было.

Но однажды вечером графу становится ясно, что он не доживет до утра; и когда жена, как обычно, заходит к нему, он, выдавив на лице слабую улыбку, говорит ей:

— Останьтесь… Мне плохо…

Он хочет оградить ее от светских сплетен. Она, со своей стороны, ждала этого предупреждения и тотчас располагается в спальне. Врачи не отходят от умирающего. Оба лакея ухаживают за ним все с тем же немым усердием. Сын и дочь — их вызвали — стоят рядом с матерью у постели. В соседней комнате собрались родственники. Ночь проходит в напряженном ожидании. Утром приносят святые дары; граф приобщается при всех, дабы в последний раз подать пример благочестия. Ритуал выполнен, он может умереть.

Но он не торопится; он словно напрягает последние силы, чтобы уйти без лишнего шума, без предсмертных судорог. В огромной роскошной спальне его дыхание слышится не более громко, чем звучало бы сиплое тиканье разладившихся стенных часов. Так уходят из жизни благовоспитанные люди. Поцеловав жену и детей, он жестом отстраняет их, поворачивается лицом к стене и умирает одиноким.

Один из врачей наклоняется, закрывает умершему глаза и вполголоса говорит: