Каролина Светлая - В горах Ештеда

— Да будь она хоть трижды виновата, — воскликнул он столь громогласно, что работница, тихонько плакавшая на скамеечке возле зыбки, так и подскочила, — разве не заслужила она, чтоб я был с ней помягче?! Я корю ее за неуступчивость, но ведь мне нравилось, когда она ради меня отваживала жениха за женихом без малейшей надежды, что мы когда-нибудь поженимся! Тогда я превозносил ее до небес, и ничто мне в ней так не нравилось, как вот эта ее неуступчивость. То, что я сейчас называю упрямством, тогда называл постоянством. Какая девушка простила бы мне, что я взял в жену другую?! Правда, она и сама меня уговаривала, видя, что с моими родителями шутки плохи; она не хотела, чтоб они прокляли меня из-за нее. Не каждая бы смирилась, что со своими стариками я посчитался больше, чем с ней. Ах, она с самого начала была такая разумница, мое доброе имя ставила выше своего чувства, и вот ей за это награда! Я мучил ее ради какого-то поцелуя! Из-за меня все теперь будут над ней смеяться… Из-за меня лишилась она отца и родного крова… Из-за меня ей придется идти на поклон к немцам… Нет, нет, уж этого-то я не допущу! Завтра же пойду к старику, все ему выложу; пусть немедля отправляется за дочкой и передаст, что если она и впрямь так уж люто меня ненавидит и бесповоротно решила уйти, то я отпущу ее, но по-хорошему, чтоб все было честь по чести. А кто вздумает посмеяться над ней, тому не поздоровится! Но где старик станет ее искать? Куда я его пошлю?

Лукаш с работницей долго гадали, куда могла направиться Вендулка, но так ни к чему и не пришли. Наконец его осенило обратиться за помощью к старой Мартинке: она вечно где-то бродит и знает обо всем на свете, ей не трудно будет справиться даже у корчемников, не слыхали ли те где-нибудь на немецкой стороне о Вендулке. Теперь Лукаш ни о чем другом не думал, ничего другого не желал, кроме скорейшего возвращения Вендулки домой.

Он знал, что перед восходом солнца старая Мартинка является домой со своих тайных прогулок. Уже светало, и потому он, не мешкая, пустился в путь, чтобы непременно застать Мартинку.

Когда он подошел к дому «в елках», то не обнаружил там никаких признаков жизни. Заглянул в окно — горница пуста, пособницы корчемников еще не было дома. Но она должна вернуться с минуты на минуту — Мартинка не любила задерживаться в лесу, когда начинало светать. Наверняка вот-вот появится. Небо над горами уже точно из золота, еще немного — и солнце вынырнет из-за них… Прислониться к верее и подождать! Но, кажется, она уже идет… В лесу послышались шаги. Они приближаются. Что-то мелькнуло среди деревьев. Это клетчатый шерстяной платок Мартинки. Но она не одна… С ней какая-то женщина… Верно, знакомая носильщица… Как же он при посторонней выложит свою просьбу?..

Он хотел было спрятаться в ельнике, подождать, пока уйдет непрошеная гостья. Но Вендулкина тетушка уже его приметила.

— Лукаш, Лукаш! — не веря своим глазам крикнула она своей товарке, которая шла позади нее, понурив голову. И в тот же миг Лукаш услыхал возглас, памятный ему еще с тех пор, как он по вечерам осторожно крался ивняком вдоль ручья к саду Палоуцких, к осине… Спутница Мартинки опередила старую тетку, подлетела к Лукашу, трепетные руки обвились вокруг его шеи, и его губы обжег поцелуй, который был во стократ жарче всех поцелуев под осиной. Лукаш обнял невесту, подхватил ее на руки и без дальних слов понес обратно домой.

Что скажет на это благоразумный читатель? Что подумает о Вендулке? Она так противилась, так артачилась, всю деревню взбудоражила, лишь бы не дать жениху, с которым вот-вот обвенчается, поцеловать себя разок; убежала от него к корчемникам — и вдруг, забыв все на свете, целует его сама, когда он ее об этом даже не просит! Но скажите, с какой женщиной не случалось, что она давала волю чувствам, когда сама меньше всего этого ожидала?! Бог знает, что тому причиной! Я уж изрядно поломала над этим голову, но так и не поняла. А не мешало бы докопаться наконец до истины!

А что скажет благоразумный читатель о мужчинах? Что он о них подумает, услыхав, как Лукаш на свадьбе перед всем честным народом похвалялся тем, что невеста сбежала от него к корчемникам, лишь бы не дать себя поцеловать перед венчанием?! Видели бы вы, как он был этим горд, как рассказывал об этом всем и каждому, как превозносил за это Вендулку, как радовался, что может этим козырнуть!

Угадайте, кто на свадьбе стрелял чаще других? Чаще чем все дружки, вместе взятые, а их у Вендулки было семь — шестеро по бокам на конях, а седьмой с нею посередке. Старый Матоуш! Он стрелял не из одного пистолета, у него в каждой руке было по пистолету, и он палил сразу из обоих. Направляясь со свадебными гостями в костел, он то и дело останавливался и так бабахал, что у кумушек, толпившихся под старой липой, дабы хорошенько разглядеть процессию, еще и на следующий день закладывало уши.