Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

— Петршичек! — соседка снова заплакала, а мать вторила ей. — Я всегда считала тебя добрым пареньком, не отринь же этого малютку, на нем никакой еще вины нет, над ним тот же господь бог, что и над тобой.

Петршичку шел тогда шестнадцатый год, и, несмотря на то, что он вырос на улице, он не знал, каков белый свет, и впервые предчувствие тайны жизни пронзило его душу. С испугу он едва не выронил дитя. В ту минуту малютка вдруг подал голос и жалобно запищал; Петршичек невольно крепче прижал его к себе и начал баюкать. Вот уж когда у обеих женщин хлынули потоки слез! Соседка кинулась ему на шею, твердя, что в жизни этого не забудет и, будь у нее дочь, она только за него и выдала бы ее, а если бы та посмела отказаться, она прогнала бы ее с глаз долой. Петршичек должен был подойти к матери; она целовала его и благодарила, приговаривая, что бог его за это вознаградит.

Голова у Петршичка шла кругом, он все пытался разобраться в том, что, собственно, происходит и произошло, но тут же отбрасывал эти мысли, душил их, стыдясь чего-то. Однако ночью, едва дитя заплакало, он встал и принялся успокаивать его. Верно сказала соседка, ничем оно не провинилось и господь бдит над ним так же, как над любым из своих созданий, лишь язычник способен мстить ему, оттолкнуть его… Всякий раз, подходя к ребенку, он видел при свете догорающего огня, что мать тихо плачет и издали крестит его. Разве ей от этого легче? Петршичек тут же пугается своих мыслей. Но где найти сил приказать им, прогнать их, когда они терзают, гложут его душу?

На следующий день, едва на Францисканской церкви отзвонили к заутрене, соседка постучала к ним. Над воротами рдела слабая заря, улицы были еще погружены в темноту, возле палаток царила тишина, лишь голуби перебегали с места на место, подбирая себе крошки на скудный завтрак. Однако на сей раз соседка явилась не одна: следом за нею в будку вошел патер Йозеф, духовник многих страждущих и кающихся, молчаливый и надежный посредник между грешниками и богом в происшествиях порою самого щекотливого свойства. Он не состоял ни при какой церкви, будучи во времена императора Иосифа изгнан из монастыря {43} 43 …Он не состоял ни при какой церкви, будучи во времена императора Иосифа изгнан из монастыря… — В 1773 г. по распоряжению императора Иосифа II монастыри в Австрии были ликвидированы, в результате чего многие священники монастырских церквей остались не у дел. , где прожил всего около года. Патер расстегнул свою длинную сутану, под которой обнаружился висевший на его груди частью вышитый, частью нарисованный образок, с изображением того же святого, что и на главном алтаре церкви, в которой он начинал некогда отправлять свои первые священнические обязанности. Соседка опять взяла с кровати ребенка, опять отдала его на руки Петршичку, а сама встала с ним рядом, держа в руках зажженную свечу. Так он сделался ее кумом при крещении столь неожиданно появившегося в палатке младенца и свидетелем данного матерью обета. Точно в полусне и сквозь семь занавесей видел он и точно сквозь оглушительный звон всех пражских колоколов слышал, как мать, склонившись над новорожденным и окропив его слезами, прерывающимся голосом прошептала, что сына своего, Франтишка, дитя грешного союза, милосердному господу посвящает, дабы вину ее перед богом и людьми искупил он святой, благочестивой жизнью, и тогда господь дарует ей прощение и вечное блаженство на небесах.

С той поры Петршичка словно подменили. Прежде он день-деньской шалил, болтал не закрывая рта обо всем, что приходило в голову; теперь же нередко впадал в задумчивость, а случалось, часами не произносил ни единого слова. С того времени он сделался любознательным, стал присматриваться к людям, пытаясь понять их поступки, проникнуть в их тайны, распознать слабости, и, когда ему удавалось открыть в человеке что-либо недостойное, он смеялся, потирая от радости руки, явно чувствуя облегчение, и после того на протяжении многих дней опять бывал разговорчив. Тогда-то и зародилось в нем чувство презрения к женскому полу и уверенность, что он никогда никого не полюбит и не женится, в чем хозяйка корчмы «У барашка» горячо поддержала его, как позднее пылко поддержала его намерение продавать лучше старые пуговицы, чем жаркое.

С матерью он о новом братике никогда не говорил, никогда не задавал никаких вопросов, предоставляя ей заниматься своим делом. За советом он шел обыкновенно к соседке, и соседка должна была прийти и показать, как надобно кормить дитя, как постелить и каким образом перепеленывать, не причинив ему боли.