Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

— Хозяйка потрепала меня немного за уши, потом за волосы, да это все пустяки, хорошо, что за плетку не взялась…

И мальчишка с легкой душой бежит дальше.

Едва успевает он отойти на три шага от палатки, как у Петршичка уже очередной посетитель: стоит ли удивляться, что к вечеру у него голова идет кругом. От Старых ворот поспешает сюда девица гренадерского обличья, кухарка скорняка, известного богача, живущего в доме «У черной белки» {41} 41 «У черной белки». — В старой Праге на фасадах домов обычно были изображены знаки, служившие вместо номеров и дававшие названия домам: «У двух солнц», «У аиста», «У трех скрипок» и т. п. . Она не только вся разгоряченная, но явно еще чем-то сильно расстроена.

— Не удивляйтесь моему виду, пан Петршичек, я прямо от лохани, в чем была, в том и выбегла, — еще издали кричит она ему, из чего явствует, что язычок у нее боек и остер. — Да ведь будет ли охота наряжаться, когда тебя от злости всю трясет?..

— Что же вас привело ко мне? — с достоинством прерывает Петршичек поток ее слов, глядя на посетительницу несколько свысока. С женщинами он разговаривает, по своему обыкновению, только в презрительном или насмешливом тоне.

— Да вот пришла ко мне посланная из нашей деревни и, подумать только, от моего-то никакого письма мне не принесла. Велел на словах передать, что разве, мол, мне не известно, сколько работы у портного перед праздниками? Он, дескать, даже по ночам работает, где же ему выбрать время для письма? Неслыханное дело! Уж две-то строчки мог бы написать. А и знать-то мне желательно самую малость: когда он наконец соберется в Прагу подыскать себе работу? Уж где милая, туда и миленку должно стремиться, и ежели он человек порядочный, то непременно возле нее будет. Думает ли он, с кем же я на воскресную прогулку выйду? Я ведь тут совсем одна-одинешенька. Но я знаю, откуда ветер дует! Не хочет он в Прагу перебраться — видно, у него там, в деревне, другая на примете… Когда бы не было тут работы выше головы: три раза на неделе пироги печем, всякий день мясное готовим, по воскресеньям жаркое два раза, а хозяйка-то за прилавком стоит — одна и кручусь на кухне… Окажись хоть часик свободный, слетала бы туда посмотреть собственными глазами, что там с ним. А я на вас понадеялась, думала — теперь-то уж напишет.

Произнеся последнюю фразу, девушка устремила на Петршичка укоризненный взгляд. Но он не дал сбить себя этим с толку.

— Верно, я вам это обещал, но все ли вы в том порядке, как я указывал, исполнили?

— А как же! Писарь, что мне письмо сочинял, сидел за столом, на столе горели две свечки, а я напротив него, промежду свечек, стояла и говорила ему, что надобно в том письме написать. И при этом держала в руках карты, непрестанно их перемешивая.

— А какие же свечки зажигали?

— Какие? Те самые, что и всякий день зажигаем, сальные.

— А еще удивляетесь, что он вам ничего не написал, да еще с упреками ко мне приходите. Разве не говорил я вам, что в этом случае для полного успеха надо зажечь восковые? Но таковы уж вы, женщины: слушать слушаете, а выполняете наполовину, а после чего-то еще ждете.

— Ей-богу, не припомню, чтоб вы говорили мне про восковые свечи; сдается мне, что вы велели только зажечь две свечи и встать между ними напротив писаря.

— Я знаю, что говорю, — грозно нахмурился Петршичек, хотя на самом-то деле он не имел в виду какие-то особые свечи; человек, однако, должен уметь выбраться из затруднительного положения, а уж он — в особенности. И Петршичек до тех пор будет указывать девушке то на одно, то на другое упущение во время писания письма, пока медлительный портной все же не сподобится ответить, что и будет отнесено за счет воздействия на него последнего средства.

Девушка в замешательстве, ей неприятно, что она рассердила Черного Петршичка, и, уходя, она размышляет, с какого платья своей хозяйки оторвать пару пуговиц, дабы принести их Петршичку в знак своего неизменного к нему доверия и тем снова расположить к себе эту важную персону. Нынче же, как только ученик подмастерья вернется из лавки, она пошлет его за восковыми свечами, а завтра при свете их будет сочинять новое письмо, припоминая своему нерадивому возлюбленному его священные обязанности, в особенности ту, что касается воскресной прогулки.

Едва лишь она уходит прочь, как возле палатки кто-то останавливается. Это молодой, кудрявый человек, подпоясанный кожаным фартуком, большой и сильный, точно великан: подмастерье-котельщик с Францисканской площади. Он подает Черному Петршичку руку, смеясь и показывая при этом два ряда белоснежных зубов.