Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Ксавера не замечала развалин, она вообще ничего не видела, всецело поглощенная зревшей в ней мыслью. По временам озабоченно морщила лоб, не понимая, что это мешает ей сосредоточиться, отвлекает от размышлений, беспокоит, не дает примирить голос разума с голосом сердца, — то звенели колокольчики над воротами. Перемежающиеся струи ночного холодного воздуха раскачивали их, и они плакали не переставая.

Открыв утром глаза, пани Неповольная была немало удивлена, увидев, что внучка сидит у ее постели все еще во вчерашнем своем наряде подружки святой девы. Но, прежде чем она успела спросить, в чем дело, Ксавера упала ей на грудь и со свойственной ей искренностью рассказала, что случилось вчера, что она перечувствовала, какое решение приняла.

Пани Неповольная слушала ее с все возраставшим вниманием, боясь вздохнуть.

— Ну что, разве я не говорила вчера за ужином отцу Иннокентию, что скоро ты нас всех чем-нибудь удивишь! — вскричала она торжествующе, когда внучка закончила свою исповедь.

— Так вы исполните мою просьбу?

— Разумеется, исполню, если только отец Иннокентий даст свое согласие. Впрочем, он наверняка согласится. Дитя мое, теперь тебе больше нечему учиться у меня — я сама готова стать твоей ученицей!

Приемная эрцгерцогини была в полном смысле слова переполнена: повсюду шелестели тяжелые шелка, сверкали драгоценности, звучали имена выдающихся родов чешской знати. Все дамы, имеющие доступ во дворец вследствие заслуг мужа или отца, уже прибыли, дабы принести свои нижайшие поздравления принцессе в связи с назначением ее почетной аббатисой.

Обычно перед аудиенцией дамы стояли и сидели, кто где хотел, неторопливо обмениваясь новостями, но сегодня ими владел редкий дух единства и сплоченности. Мало-помалу все они вышли на середину салона и стали большой группой под золотыми люстрами. Было заметно, что их пресловутая, вызывающая восхищение, ровная приветливость чем-то омрачена. Какое-то серьезное неудовольствие и даже горечь невольно прорывались в усмешке, в презрительном взгляде, в гневном движении бровей.

Как было не сердиться этим дамам, которые все были дочерьми или супругами людей прославленных, высокородных или хотя бы заслуженных, если сегодня в апартаментах дочери самого императора, которой они только что намеревались выразить свое почтение, им предпочли простую горожанку, еще недавно торговавшую лесом? Конечно, она была богаче многих, но репутация ее оставляла желать лучшего, а влияние, которым она пользовалась в городе, было следствием интриг, да еще каких интриг! Ловко сделала она вчера эрцгерцогиню центральной фигурой большого религиозного, едва ли не национального торжества, зато теперь и удостоилась столь продолжительной аудиенции, что казалось, конца ей не будет!

Принцесса через свою гофмейстерину передала ожидавшим в гостиной дамам, что, уважая всех в равной мере, она примет их по одной в соответствии с тем порядком, в каком они приехали во дворец, а теперь, извольте радоваться, совершенно неожиданно этот порядок нарушен! Внезапно приехала пресловутая председательница Общества пресвятого сердца Иисуса со своей пресловутой внучкой, о которой говорят, что стоит ей только взглянуть на мужчину, как он сразу теряет всякий разум и не может думать ни о чем другом, как только о ней; так вот, едва дежурная фрейлина увидела, что они тут, она живо проскользнула в салон к принцессе и, выждав, когда находившиеся там благородные дамы выйдут, шепнула за портьерой гофмейстерине вместо имени дамы, которой теперь полагалось войти, имя Неповольной! Но и это еще не все, принцесса не задерживала представлявшихся ей дам более чем на одну-две минуты; ссылаясь на усталость после вчерашней церемонии, она обменивалась с ними всего несколькими словами, а эта женщина сидит у нее уже более получаса, точнее — полчаса и еще целых десять минут! Подобного не случалось за всю историю габсбургского двора, с неизменной строгостью придерживавшегося правил этикета, и этот случай невольно приводил на ум времена императора Иосифа, который не всегда был достаточно деликатен и порой вел себя не совсем надлежащим образом, но даже при нем ничего подобного не случалось, и хотя уже нередко принимали во дворце горожанок наряду со знатными дамами, зато никому не оказывали ни малейшего предпочтения — все должны были одинаково подчиняться заведенным правилам.

Оскорбленные в своих лучших чувствах, дамы охотно поднялись бы и ушли, если бы не опасались недовольства со стороны мужей и отцов. Едва ли эти господа похвалили бы их за то, что, ущемленные в своем достоинстве, они в такой степени забылись, и, возможно, потребовали бы от них принести извинения эрцгерцогине за нарушение придворного этикета. Нет, достаточно унижений! Делая поэтому неимоверные усилий, чтобы держать себя в руках, дамы предусмотрительно советовались между собой, как всего яснее и вместе с тем всего деликатнее показать принцессе, что она безмерно огорчила их, оказав предпочтение Неповольной — дерзкой охотнице за человеческими душами, оставляющей на долю внучки охоту за мужскими сердцами, а ведь прежде с ней самой никто не мог равняться в этом, что может подтвердить большинство присутствующих.