Василий Потапов - Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Утром того самого дня, когда назначен был въезд в столицу князя Скопина-Шуйского, Екатерина, жена Димитрия Шуйского, сидела в своей светлице и задумчиво любовалась сквозь узорчатое разноцветное окно золотыми главами церквей кремлевских. Дверь отворилась, и супруг ее Димитрий, в богатом полукафтанье и роскошной парчовой ферязи, вошел в светлицу.

– Прощай, Екатерина, – сказал он, – я совсем готов и сей час отправляюсь во дворец. Я думаю, скоро начнется торжество, то-то будет хлопот!..

– И есть из чего хлопотать! – возразила Екатерина презрительно. – Иди, ненаглядный мой, беги встречать племянника, кланяйся в пояс… Князь Димитрий! Я не узнаю тебя… Ты, брат царя, первый вельможа, наследник престола, с таким раболепством, с таким унижением, бегаешь, суетишься… и для чего!..

– Как для чего? – спросил Димитрий. – Да разве ты не знаешь, Екатерина, что сделал для России князь Михаил Васильевич?.. Разве нам не слава, что в родстве Шуйских есть такой герой?.. Ему следует носить венец Мономаха, а не мне, Екатерина!..

– Ему! Ему, говоришь ты? – возразила злая женщина. – Тому мальчику, которого я носила на руках своих, носить венец Мономаха? Не бывать этому, я не хочу, я не допущу!..

Шуйский улыбнулся.

– Ты не хочешь, ты не допустишь? – сказал он. – Да тебя об этом и не спросят, Екатерина. Полно, жена, сумасшествовать, выкинь из головы свои сумасбродные мысли; не бабье дело судить о том, кому быть царем и кому не бывать… Прощай! – Шуйский вышел, и Екатерина презрительно посмотрела ему вслед.

– Слабый муж, глупый князь! – сказала она, покачав головою. – В то время как корона так близка к нему, он хладнокровно готов уступить ее племяннику; а я что? Нет, князь Димитрий, в то время как ты будешь бездействовать, Екатерина не уснет спокойно ночи, не будет иметь ни одной отрадной минуты, пока не достигнет исполнения своего заветного замысла – не будет царицею земли Русской!..

– Я скажу тебе лучше, Екатеринушка, когда ты успокоишься, – возразила юродивая, входя при последних словах княгини. – Мы так уж созданы, с тем рождены, чтобы трудиться, хлопотать, мучиться всю жизнь, всего искать и ничем не быть довольными… Вот я примерно – нищая, желала бы иметь много золота: дай мне целые горы богатств, я, пожалуй, захочу быть на твоем месте… Ты, Екатеринушка, и богата, и счастлива, и зовут тебя все княгинею, и все тебе в пояс кланяются, – так нет! Всё мало, небось быть бы царицею хотелось. Эх, боярыня, боярыня! Пустое ты затеваешь! Дело другое, если бы ты знала, что проживешь еще сто лет, ну так нечто бы, стоило похлопотать, а то, пожалуй, вместо престола выхлопочешь себе три аршина земли и тому будешь радехонька. Вот, Екатеринушка, когда ты будешь довольна! Вот когда ты будешь покойна!

– Молчи, сумасшедшая, или поди вон! – вскричала Екатерина грозно.

– Сумасшедшая! – повторила Агафья. – Сумасшедшая! Полно так ли, боярыня? Будто тут говорит мое сумасшествие, а не твоя совесть? Выкинь, Екатерина, из головы свои мысли, молись лучше Господу, не принимай на свою душу тяжкого греха. Ты завидуешь князю Михаилу Васильевичу, а забыла то, что юный племянник твой проливал кровь свою за отечество, а ты забыла то, что сама носила его на руках своих, была ему матерью, лелеяла, любила… Княгиня! Рука твоя не подымется на погибель своего воспитанника, своего любимца! Брось, выкинь из головы злые мысли и будь по-прежнему к нему ласкова!..

Екатерина зарыдала, и в эту минуту, казалось, разрушились все ее замыслы. Но в то же время на Иване Великом заблаговестили в царь-колокол, вскоре во всей Москве раздался торжественный звон – князь Скопин-Шуйский въезжал в Кремль… Народ бежал за ним толпами, и в воздухе гремели восторженные клики: «Да здравствует князь Михаил Васильевич!»

Княгиня побледнела; с негодованием на самую себя, отерла она слезы, подбежала к окну, отворила его и в сильном волнении смотрела на происходившее… Юродивая наблюдала за всеми ее движениями.

«Да здравствует князь Михаил Васильевич, ура!» – раздались снова клики народные, и Екатерина зарыдала снова, но в это время причиною слез ее было уже не сладостное воспоминание прошедшего, а душевная злоба, которая разразилась, со всеми своими ужасами, в следующих словах: «Нет! – вскричала она. – Нет! Князь Михаил Васильевич, ты ранняя птичка, и царский венец тебе будет не к лицу! Смотри! Как он важно, гордо едет, с каким чувством собственного достоинства кланяется народу!..»

«Да здравствует князь Михаил Васильевич, ура!» – раздалось в третий раз, и Екатерина в изнеможении опустилась в стоявшие близ окна кресла.