Клод-Проспер де Кребийон-сын - Заблуждения сердца и ума

Хотя в такое время дня можно было не бояться чрезмерного скопления посетителей в садах Тюильри, овладевшее мной беспокойство требовало уединения; я выбирал те аллеи, где, как мне было известно, бывало пустынно в любой час; под конец я свернул к лабиринтам и тут всецело предался горю и ревности. Мечтания мои были прерваны звуками двух женских голосов, раздавшимися где-то недалеко от меня. Я был настолько поглощен собою, что люди потеряли для меня всякий интерес. Терзавшая меня печаль была мне слишком дорога, и я не желал, чтобы ее нарушали посторонние. Я спускался вниз по аллее, ища нового приюта для своей меланхолии, когда возглас одной из этих женщин привлек мое внимание; я обернулся. Их скрывала от меня живая изгородь, и препятствие это побудило меня посмотреть, что за ней происходит. Я осторожно отвел в сторону ветку, заслонившую мне вид. Какова же была моя радость, каково же было мое удивление, когда я узнал незнакомку!

Волнение, какого я не испытал даже в миг первой нашей встречи, овладело всеми моими чувствами. Печаль моя, сначала как бы замершая при виде милого образа, сменилась неописуемой радостью: я был счастлив, что снова вижу ее. В этот миг, прекраснейший в моей жизни, я забыл, что она любит другого; я забыл себя самого. В восторге, в смятении я готов был кинуться к ее ногам и клясться, что боготворю ее. Затем этот неистовый порыв немного стих, но долго не угасал. Она говорила довольно громко, и желание узнать что-нибудь о ее мыслях, чувствах, услышать обрывки разговора, который она считала недоступным для посторонних ушей, побудило меня сдержаться, спрятаться получше и по возможности не шуметь. С нею была одна из дам, сопровождавших ее в Опере. Весь во власти блаженного сознания, что я нахожусь так близко от дорогого мне существа, я, к своему великому горю, не мог с нею заговорить. Лицо ее было обращено не ко мне, но все же я видел ее сбоку, и прелесть ее черт не была совсем скрыта от меня. Она сидела так, что не могла меня видеть, и это отчасти служило мне вознаграждением.

— Должна признаться, — говорила незнакомка, — мне приятно, когда меня находят красивой: я даже не очень сержусь, если мне об этом говорят, Но это удовольствие далеко не так пленяет меня, как вы думаете: оно поверхностно, и я прекрасно это понимаю. Если бы вы лучше знали меня, вы бы не сомневались, что тут мне опасность не грозит.

— Я вовсе не хотела сказать, — возразила дама, — что вам грозит какая-то опасность; просто слушать комплименты — одно из тех удовольствий, которыми не следует увлекаться.

— А я смотрю на это иначе, — ответила незнакомка. — По-моему, лучше с самого начала отдать щедрую дань легким радостям жизни; тем скорее они наскучат.

— Вы рассуждаете как записная кокетка, — заметила дама. — А между тем вас нельзя упрекнуть в кокетстве. Напротив, вам следует скорее опасаться своей чрезмерной чувствительности и привязчивости.

— Об этом я пока ничего не знаю, — возразила незнакомка. — До сих пор ни один из тех, что говорили о моей красоте и говорили искренно, не потревожил моего сердца. Хотя я молода, но понимаю, как опасно позволить увлечь себя. Впрочем, все, что я знаю о мужчинах, велит быть с ними осторожной. Среди всех, кого я встречала, — кроме, разумеется, маркиза, — ни один не достоин моего внимания. Кругом я вижу одно фатовство, пусть блестящее. Оно мне совсем не нравится. Конечно, я отнюдь не обольщаюсь насчет своей бесчувственности к мужским достоинствам, но пока ничто ее не поколебало.

— Вы не искренни, — возразила дама, — и у меня есть основания думать, что, несмотря на ваше пренебрежение к мужчинам, один из них все же заслужил вашу благосклонность; и это не маркиз.

— Вы уже несколько дней твердите одно и то же, — отвечала незнакомка. — Но почему вы так думаете, какие у вас для этого основания? В Париже я совсем недавно. Мы с вами не разлучались ни на час, вы знаете всех, с кем я встречалась. Откройте же мне, наконец, кто этот таинственный герой, который, по-вашему, пробудил во мне столь пылкие чувства? Мне не свойственно хитрить, вы сами это знаете, и если ваше замечание справедливо, я не стану отрицать.

— Ну так вот, — сказала дама. — Вспомните вашего незнакомца; вспомните, как вы к нему присматривались; как настойчиво вы пытались обратить на него мое внимание? Прибавьте к этому ваши лестные отзывы о его остроумии, о нескольких его шутливых словах — прозвучавших действительно очень мило, — но слишком легковесных, чтобы делать серьезные выводы о его уме. Все это — ощущения и мысли, рождаемые любовью или ведущие к ней. Хотите еще доказательств, причем более надежных, хотя, возможно, вы сами не отдавали себе в них отчета? Вспомните, как спешили вы узнать его имя, — а ведь имена других молодых людей ничуть вас не интересовали, хотя в театре было немало мужчин, которые заслуживали таких же расспросов; а как вы были довольны, узнав его имя и звание! Сколько раз заговаривали о нем в тот вечер! Хочу напомнить вам также молчаливую мечтательность, владевшую вами в деревне, вашу рассеянность, ваши беспричинные вздохи... А что прикажете думать о томной неге, сияющей в ваших глазках и исходящей от каждого вашего движения? И наконец, почему вы краснеете и смущаетесь, слушая меня сейчас? Если все это не означает зарождающейся любви, то во всяком случае у других женщин она выражается именно так.