Клод-Проспер де Кребийон-сын - Заблуждения сердца и ума

— Кстати, господин де Мелькур, мне нужно поговорить с вами; ступайте за мной.

И с этими словами она вышла в соседнюю комнату.

Будь на моем месте другой, этот поступок можно было бы назвать весьма смелым; но между нами он не решал ничего. Со мной она могла бы позволить себе много больше — никто и не подумал бы ее осудить: таково было ее обычное обращение со мной. Я последовал за ней, со смущением спрашивая себя, о чем она намерена говорить и, главное, что я буду ей отвечать. Она довольно долго смотрела на меня строгими глазами, затем сказала:

— Возможно, вам покажется странным, сударь, что я жду от вас объяснений.

— От меня, сударыня? — сказал я.

— Да, сударь, от вас. С некоторых пор вы держите себя со мной неподобающим образом. Я хотела бы оправдать вас в собственных глазах и считать виновной себя. Но я не вижу своей вины. Разъясните мне, в чем вы можете меня упрекнуть? Оправдайтесь, если сумеете, в своем невнимании и пренебрежении.

— Сударыня, — ответил я, — вы меня удивляете. Мне казалось, что я никогда не позволял себе ни малейшей неучтивости; право, я в отчаянии, если действительно заслужил этот упрек и чем-то погрешил против уважения, какое всегда питал к вам, и против дружбы, на которую вы разрешили мне надеяться.

— Высокопарные речи, — заметила она. — Если бы я требовала от вас громких слов, то была бы вполне удовлетворена. Но вы неискренни. Уже четыре дня, как вы изменили свое отношение ко мне. Вы предпочитаете отрицать истину, чтобы не оправдывать свое поведение. И все же я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос: что побудило вас отвергнуть мою дружбу? Это каприз? Или у вас есть основания быть недовольным мною? Вы сами видите: я не злоупотребляю правами, какие дает мне разница в возрасте. Но, как вы ни молоды, я считала вас человеком порядочным и потому обращаюсь с вами не как с беспечным юношей, а как с другом, на которого можно положиться и с которым нелегко расстаться. Вам следовало бы ценить мое доверие. Разъясните мне, наконец, как я должна вести себя с вами; и, главное, откройте, почему в последние дни вы меня избегаете, а если мы оказываемся вместе, то по выражению вашего лица видно, что вы этому не рады.

— Зачем вы требуете, сударыня, чтобы я признался в провинностях, которых за мной нет? — возразил я. — Если вам кажется, что я избегаю вашего общества, то вы прекрасно знаете отчего. И если я не осмеливаюсь теперь говорить с вами в прежнем тоне, то единственно потому, что тон этот, судя по всему, был вам неприятен.

— Разумеется! — отвечала она. — Но вы могли отказаться от этого тона, который мне неприятен, и вернуться к первоначальной дружбе, всегда между нами существовавшей. Вы меня рассердили, Это верно, я досадовала — больше из-за вас, чем из-за себя, — на то, что вы вздумали держать такие речи, которые никак не могли мне понравиться. Я была очень вами недовольна.

— Теперь я понимаю, сударыня, — прервал я ее, — чем навлек на себя ваш гнев; но я никак не предполагал, что вы сочтете мои комплименты таким серьезным преступлением. Для вас, вероятно, не ново казаться красивой, и не я первый заметил вашу красоту. Неужто было так трудно простить мне любовные признания? Ведь вы, должно быть, привыкли их слушать.

— О, нет, сударь мой, — сказала она, — теперь я жалуюсь не на ваши речи: на них мне достаточно было ответить подобающим образом; вы сами должны были заметить, что я над ними просто посмеялась, посмеялась вместе с вами. Ваши признания не настолько опасны для моего сердца, чтобы из-за них всерьез вооружаться великой суровостью. Вполне вероятно, что у вас даже не было осознанного намерения нравиться мне; возможно, даже и я-то вам вовсе не нравилась; просто вам вздумалось заставить меня поверить, что вы влюблены. Такие вещи нередко говорят женщине просто потому, что не знают, о чем еще с ней говорить; или хотят испытать ее сердце, или польстить ее тщеславию, или поупражняться в языке любви, проверить, как и насколько умеют нравиться. Объясняясь мне в любви, вы всего лишь следовали обычаю — обычаю, если угодно, нелепому, но повсеместно принятому. Стало быть, не в этих ваших речах причина моей обиды. Если бы даже вы и в самом деле любили меня, это отнюдь не сняло бы с вас вину. Мне важно другое: почему после того разговора изменилось ваше отношение ко мне? Вправе ли вы требовать от меня любви лишь по той причине, что питаете ко мне любовь и сказали об этом? И неужели вы полагаете, что даже внушив мне самую пылкую страсть, можете рассчитывать на полную и безраздельную власть над моим сердцем, охваченным жаждой отдать себя всецело восторгам любви? Или вы ждали, что я безрассудно и слепо пойду на шаг, может быть, самый серьезный в моей жизни? О, нет! Что же: вы сказали одно слово — и я уже обязана сдаться? Я должна быть осчастливлена тем, что вы посвятили мне несколько вздохов? Или вы полагаете, что, снедаемая нетерпением, я только ловлю случай быть побежденной и жду лишь вашего признания, чтобы ответить вам тем же? Но что дает вам повод рассчитывать на столь легкое торжество? Какие мои слова, какие поступки пробуждают в вас подобные надежды? Вы нисколько меня не любите, никогда не любили; в противном случае, вы питали бы ко мне больше уважения. Вы не считали бы меня способной на постыдную прихоть; и если бы вас влекла ко мне истинная любовь, вы не уклонялись бы от встреч со мной, вы не могли бы жить без них, даже если бы они причиняли вам одни страдания. У вас не хватило бы сил осудить себя на разлуку, которой я не требовала. Но вот я снова вас встречаю; и что же? Вы едва удостаиваете меня взглядом. Ах, Мелькур! Разве так завоевывают сердце женщины? Разве так заслуживают ее любовь? Вы еще слишком мало жили — скажут иные, — чтобы выбрать безошибочное направление на столь новом для вашего сердца пути; но это плохое оправдание. Разве любовь нуждается в уловках? О, поверьте, она живет в нас и действует помимо нашей воли; это она нас ведет, а не мы ее. Влюбленный порой делает промахи, согласна. Но это промахи, в которых виновна лишь сила чувств, и часто именно она внушает доверие и покоряет. Если бы я была вам дорога, вы совершали бы только такие ошибки, и мне не пришлось бы сегодня жаловаться на ваше обидное пренебрежение.