Клод-Проспер де Кребийон-сын - Заблуждения сердца и ума

Таковы были мысли госпожи де Люрсе, когда в ней созрело решение завладеть моим сердцем. После того как она овдовела и отказалась от утех большого света, в избранном кругу — не всегда все знающем, но не упускающем случая позлословить — ей приписывали несколько любовных связей, которых на самом деле, возможно, не было. Победа надо мной льстила ее самолюбию; если добродетель не спасает от злых языков, то благоразумие повелевает вознаградить себя за дурную молву.

Все случившееся со мной в тот памятный вечер дало мне пищу для размышлений на всю ночь. Я провел ее без сна, то изыскивая какой-нибудь способ пробудить любовь в сердце госпожи де Люрсе, то запрещая себе думать о ней.

Полагаю, что ее посещали в это время более отрадные мысли. Она рассчитывала, что теперь, в надежде победить ее суровость, я буду нежен, покорен, внимателен; вполне естественно, что она ожидала именно этого; ей нравилось иметь дело с человеком, вовсе не знакомым с обычаями света.

На другой день я все же отправился к ней, но поздно, заведомо зная, что либо не застану ее дома, либо застану в многочисленном обществе. По-видимому, она надеялась видеть меня несколько раньше и встретила мое появление довольно сухо и не без колкости. Разумеется, я не сумел разгадать причину столь холодного приема и приписал его безразличию к моей особе.

При виде госпожи де Люрсе я изменился в лице; но, верный решению во что бы то ни стало скрывать волнения своего сердца, я довольно скоро взял себя в руки и справился со смущением. Я настолько овладел собой, что мог подавить смятение, всегда охватывающее нас подле любимой; но как я ни силился казаться равнодушным, она очень скоро разгадала истину: достаточно было внимательно на меня поглядеть. Я не смог выдержать ее взгляда. Одно это движение открыло ей все мое сердце. Она предложила мне принять участие в карточной игре и, пока приготовляли колоды, сказала с улыбкой:

— Странно вы ухаживаете за женщинами. Если я должна судить о ваших чувствах по вашему поведению, то полагаю, вы не можете рассчитывать на очень высокое о них мнение.

— Я хочу лишь одного, — отвечал я, — чтобы вы поверили в искренность моих чувств. Мой поздний визит — еще одно доказательство любви: я хочу как можно меньше досаждать вам своим присутствием.

— Вот странная тактика, — возразила она. — Если вам иногда и недостает здравого смысла, зато фантазии хоть отбавляй. Что с вами такое? Чем я заслужила этот холодный тон? Поймите же, ваше угрюмое молчание пугает меня. Да полно, любите ли вы еще хоть немного? Видимо, нет. Бедный Мелькур! Не лишайте меня своей любви: я буду в отчаянии. Судя по вашему виду, вы мне не верите. А ведь мы должны быть друзьями.

— Зачем эта жестокость, сударыня? — воскликнул я. — Неужели вашего равнодушия недостаточно и нужны еще насмешки, которые убивают меня?

— Да! — сказала она, устремляя на меня нежнейший взор, — да, Мелькур! Вы имеете право жаловаться: я с вами сурова. Но неужели вам надо сетовать на остатки моей женской гордости? Разве вы не видите, каких усилий мне стоит сохранять ее? О, если бы я повиновалась своим желаниям, сколько раз я бы уже повторила вам, что люблю! Как жаль, что я не знала вашего характера и не заговорила первая. Я бы предалась на волю судьбы, вам не пришлось бы ничего говорить, вы бы только ответили «да».

Лишь много времени спустя я понял лукавство госпожи де Люрсе: втайне она упивалась моей неискушенностью; ни с кем другим не могла бы она позволить себе подобные речи без крайнего риска; она открыто признавалась в истинных своих чувствах, а я не только этого не понимал, но испытывал жесточайшее замешательство. Ничего не отвечая ей, в полной уверенности, что она безжалостно высмеивает меня, я собирался с духом, чтобы порвать мучительные оковы этой любви.

— Право же, — продолжала она, любуясь моей надутой физиономией, — если вы так и не согласитесь мне поверить, не поручусь, что не назначу вам завтра свидания; но вас это, конечно, поставит в тупик?

— Умоляю вас, сударыня, — вымолвил я наконец, — пощадите. Вы меня просто убиваете.

— Хорошо, больше не буду повторять, что люблю вас. Но вы лишаете меня большого удовольствия.

Я радовался, что присутствие гостей мешает ей продолжать этот разговор. Мы принялись за карты.

Во все время игры госпожа де Люрсе, видимо, увлеченная сильнее, чем сама думала, не противилась более своей любви и дала мне самые неопровержимые доказательства нежных чувств. Казалось, она совсем забыла об осторожности и жила одной лишь радостью любить и говорить о своей любви, чтобы обнадежить и воодушевить меня. Она поняла, что это единственный верный способ укрепить мою привязанность к ней. Но ее усилия пропадали втуне, она же все еще не решалась сказать без обиняков, что согласна удовлетворить мои желания. Она не знала, как себя держать, и весь вечер мучила меня повторявшейся сменой нежных порывов и суровой сдержанности. Она то уступала, то возобновляла сопротивление. Если ей казалось, что ее слова возбуждают во мне надежду, она старалась тут же ее разрушить и снова принимала тот недоступно-холодный вид, который столько раз повергал меня в трепет, отнимая у меня даже печальное утешение неуверенности.