Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

Дю Гардье знакомит меня со своим братом — официозным художником, который каждый год приезжает сюда на этюды и увозит в своем чемодане партию небольших картинок. Это вылитый консул, за исключением очков в черепаховой оправе.

Оба старых холостяка трогательно обожают друг друга, под неусыпным оком старой экономки. Можно подумать, что она умывает их по утрам как малых неразумных детей.

Художник только что вернулся с утреннего сеанса, длящегося от десяти часов до полудня, как подобает пунктуальному чиновнику. Его сурово отчитали за мокрые ноги, и он был вынужден покинуть нас, чтобы переобуться.

Подобно брату, он имеет награды и также сознает собственную значимость. Сотрудничает с «Иллюстрасьон». Он позволяет себе носить галстук Лавальер, как знак принадлежности к богеме, и на этом кончаются «его причуды», по выражению экономки. Фиолетовые тона в темных местах его морских пейзажей свидетельствуют о том, что он — современный художник, и этим ограничивается его «импрессионистская» дерзость. Кабинет министров доволен: своим творчеством он сохраняет традиции романтической мазни и провозглашает авангардистский дух наших властей.

Консул изумлен, что совсем рядом, в заливе водится жемчуг, а Спиро смотрит на меня широко открытыми восхищенными глазами, изображая еще большее удивление. Мне приходится дать слово показать им добычу жемчуга в одно из воскресений. По этому случаю будет приглашен весь цвет Суэца, и дю Гардье очень гордится тем, что ему выпала честь представить своим подчиненным соотечественника из сказок «Тысячи и одной ночи».

Александрос по-прежнему дремлет в греческой кофейне; дождавшись, когда совсем стемнеет, он ведет меня к загадочному человеку, о котором говорил этим утром.

Мы направляемся в арабскую часть города; в узких улочках с редкими прохожими, пропахших затхлой водой, ладаном и жареной рыбой, ощущается хорошо знакомый запах голубого дыма. Но здесь он составляет неотъемлемую часть атмосферы как аромат арабского города. Александрос ничего не чувствует: он привык к этому запаху, подобно всем местным жителям. Только посторонний человек способен уловить его.

Мы выходим на довольно широкую улицу, окаймленную высокими пятиэтажными домами с длинными деревянными балконами, соединенными между собой вертикальными балками, которые придают зданию вид клетки.

Здесь живут служащие-арабы, греки, мальтийцы, одним словом, разноязычная людская смесь, составляющая население приморских городов Египта.

Мы идем, прижимаясь к стенам, по совету Александроса, ибо прямо посередине улицы вырыта сточная канава, и отбросы летят в нее из окон домов. Нужно принять меры предосторожности, чтобы не попасть под этот перекрестный огонь.

Черный силуэт последнего дома вырисовывается на фоне неба. Спокойная вода залива омывает крайние камни мостовой отлогой улицы. Сейчас время прилива, и лишь несколько метров отделяют дом от моря. Уровень воды повышается и опускается в зависимости от приливов и отливов: море словно протягивает свои могучие щупальца к темным улицам, пытаясь поймать отражение крайнего фонаря.

Здесь живет нужный нам человек. Место для дома выбрано, на мой взгляд, очень удачно: спокойствие этих немых вод, принесенных волнами открытого моря, можно сравнить с молчанием собак браконьеров или лошадей контрабандистов. Какая-то тайна окутывает этот дом, чернеющий на фоне неба, усеянного звездами, которые отражаются в зеркальной глади воды. Узкий и темный переулок отсекает здание от соседнего строения и выходит на пустырь, затопляемый морем в пору равноденствия.

Несмотря на ранний вечер, эта часть улицы совершенно безлюдна, и окна дома, в который мы собираемся войти, темны.

Александрос стучится в дверь, выходящую в переулок. Довольно долго никто не отзывается. Если бы я был один, я постучал бы снова, но Александрос говорит, что именно так можно узнать друзей: они никогда не стучат дважды, а просто ждут. И правда, минут через пять в коридоре слышатся шаги. Дверь бесшумно приоткрывается, и человек за дверью узнает Александроса, который подталкивает меня вперед.

Я вижу толстую женщину лет сорока, в черном платке на манер греческих крестьянок, и она дружелюбно улыбается мне. Чадящий кинкет, который она держит в руке, освещает добродушное заплывшее жиром лицо цвета слоновой кости, как лицо монахини. Женщина одета в черное платье.

Мы проходим вслед за ней в большую комнату с голыми балками, освещенную лампадой перед иконой в золотом окладе. Здесь стоит запах дегтя, точно на корабле.