Женщина зажигает большую керосиновую лампу, и тьма отступает.
Посреди комнаты стоит круглый стол, вдоль стен — соломенные стулья. Между двух окон с белыми тщательно отглаженными занавесками возвышается старинный комод с пузатыми ящиками, на котором возведен небольшой алтарь — икона с негаснущей лампадой. Над ним висит на стене старое ружье с широким прикладом. И над всем главенствует написанный углем портрет старца с сумрачным взором в головном уборе критских горцев. Это отец хозяина дома, главарь мятежных горцев-христиан, который тридцать лет сражался с турками, был выдан им предателем и расстрелян в возрасте семидесяти лет. Висящее на стене ружье, на которое бросает отсвет лампада, якобы убило более шестисот турок, и его почитают как реликвию.
Александрос рассказывает мне об этом шепотом, точно мы находимся в храме. Тем временем я замечаю в другом конце комнаты длинный темный предмет, прикрытый рогожей, — лодку с веслами. Кажется, что море, притаившееся за дверью молчаливого дома, ждет именно ее.
Застекленная дверь открывается, и в комнату боком протискивается великан. Чтобы пройти, он слегка пригибает голову в темной фетровой шляпе с широкими полями, которая затеняет верхнюю часть его лица, словно черная полумаска.
— Добро пожаловать! — приветствует он меня. — Рад вас видеть. Поздравляю с благополучным прибытием. Этой ночью мне приснился огромный шкаф, набитый хлебом, а утром я видел мертвую черную кошку. Это значит, что нам будет сопутствовать удача, а наши враги потерпят поражение.
Мужчина садится. Он одет во фланелевую рубашку без жилета с широким черным шерстяным поясом. Видя, что мы без головных уборов, он тоже снимает шляпу. У него жесткий ежик коротко подстриженных волос, покатый узкий лоб и глубоко посаженные серо-голубые глаза, сверкающие из-под густых бровей. Открытый, прямой взгляд сейчас светится радостью и добродушием. Пышные усы свисают над выдающимся вперед волевым подбородком. Тень его орлиного носа вырисовывается на стене. Стул прогибается, грозя рухнуть под тяжестью этого геркулеса.
Таков Ставро, сын Димитрия, старого партизана, отдавшего жизнь за свободу и убившего шестьсот турок из своего длинного карабина.
Я снова смотрю на портрет, и, проследив направление моего взгляда, Ставро убежденно говорит:
— Вот какие люди были в то время! Они жили ради борьбы и красиво умирали… Сегодня же умирают в борьбе за красивую жизнь! Мне было восемь лет, когда погиб отец. Нас было двенадцать братьев и сестер, я — самый младший. Я видел, как он упал, сраженный пулями солдат, и перед самой смертью он утешал выдавшего его предателя. Такие вещи закаляют детский характер… Меня привез сюда старший брат, и воспитали французы. Это было в ту пору, когда все в Египте с гордостью говорили на вашем языке. А теперь надо говорить по-английски, лизать пятки английским чиновникам и служить доносчиком английской армии! Видите ли, только стукачи и сутенеры процветают в этой стране.
— Но разве местные жители, арабы, таковы, как вы говорите? — спрашиваю я.
— Таковы ли они? Они только на это и годятся! Трусы, подлецы, лентяи, греховодники! Если бы у них были пороки, то была бы и душа… Нет, даже это им не дано. Они и отца родного продадут за ломаный грош. Работают они не иначе как из-под палки. Это вьючные животные. О! англичане знают, как с ними обращаться.
— Но как же вы ведете свои дела… с такими людьми?
— Вот в чем вся загвоздка! Есть два способа провозить контрабанду. Первый, самый распространенный, заключается в сговоре с таможней и полицией. Таможенники и полицейские живут на эти деньги и строят себе дворцы, а их сообщники — контрабандисты — разоряются, ибо как только те чуют, что они разбогатели, их хватают и бросают в тюрьму. Я знаю одного парня, который работал в сговоре с главным инспектором таможни: как-то раз этого контролера неожиданно подменили, и его напарник обнаружил контрабанду. Потом все имущество моего знакомого — земли и недвижимость — пошло с молотка, и государство выручило более трех миллионов. Все это было заранее спланировано: дирекция состояла в сговоре с обоими инспекторами. Таможня растит и откармливает контрабандиста, как поросенка, чтобы затем его слопать. Есть еще один способ, который я предпочитаю, — работать в одиночку и ни в коем случае не заключать никаких сделок с таможенниками: если они предают свое руководство, то значит это предатели, способные убить родного отца, если же они действуют заодно с начальством, то хрен редьки не слаще. У меня есть люди из Аравии, преданные горцы, а также моряки из Хеджаза. Одни рыбачат, другие работают в шахтах и каменоломнях. Среди них нет ни одного египтянина. Рыбацкий баркас, который так вас напугал, принадлежит мне, и в то утро я узнал, что вы прибыли в Суэц.
Читать дальше