Йоан Славич - Избранное

А Гицэ во что бы то ни стало хотелось остаться! Дела у него шли хорошо.

«Три года… Только бы продержаться здесь три года, — говорил он себе, — и я твердо стану на ноги. Тогда можно будет сапожничать с десятью подмастерьями, а мелкую починку отдавать на сторону».

Но эти три года всецело зависели от Ликэ.

Будешь его слушаться — все пойдет прекрасно. Такие люди, как Ликэ, щедры. Вопрос только в том, чего именно потребует Ликэ за свои щедроты.

Первый раз в жизни захотелось Гицэ не иметь ни жены, ни детей, чтобы сказать: «А мне-то что?» Он непрестанно думал о барыше, который мог бы получить, будучи заодно с Ликэ. Он ясно видел перед собой целую кучу денег, и от этих мыслей у него темнело в глазах. Ради наживы Гицэ готов был подвергаться опасности и год и два, но из-за жены и детей не мог поступать так, как ему хотелось.

— Посмотрим!.. — сказал он себе наконец, стараясь отогнать дурные мысли. — А пока пусть Ликэ остается моим должником.

Тем не менее, пересчитывая вечером деньги, чтобы убрать их в сундук, он чувствовал, что не прав.

Гицэ был не из тех людей, которые охотно берут в долг, но еще менее охотно он давал в долг сам. Теперь он думал лишь об одном: подойду к Ликэ по-хорошему и попрошу его расплатиться. Однако он чувствовал себя связанным, а в таком состоянии человек всегда делается раздражительным. Именно в этот вечер Гицэ ни за что ни про что поколотил своего слугу — венгра, а когда Ана невольно упрекнула его, резко ответил:

— Оставь меня в покое! Как будто не ради вас я порчу себе жизнь!

Ана смолчала, но глаза ее наполнились слезами, — слова Гицэ показались ей грубыми.

— Ну вот, ты сразу и опечалилась… — сказал он с горечью.

Ему хотелось подойти к Ане, попросить прощения, помириться, но он не мог заставить себя это сделать: было в нем что-то такое, что мешало ему, и он отошел прочь, спеша остаться наедине со своими мыслями.

Если бы Ана знала, что думает и чувствует Гицэ, когда стоит такой мрачный и одинокий, она, наверно, подошла бы и приласкала его. Но он молчал, и она, не решаясь сама сделать первый шаг из боязни рассердить его, только неустанно спрашивала себя: что же произошло с ее мужем?

В воскресенье, после отъезда старухи в церковь, Гицэ сорвал свою злобу на Лае, после чего заметно повеселел. Он забавлялся в тени ольшаника с Аной и детьми и, притянув за ошейник самую большую и ленивую собаку, Кулу, сажал на нее сынишку, обучая его верховой езде. Ана боялась, что ребенок упадет или собака укусит его, но Гицэ ни за что не хотел прекратить свою забаву.

Вдруг издали послышался лай остальных двух собак, бегавших на свободе; им начала вторить и Кула, ринувшаяся было по направлению к тому холму, откуда доносился лай.

Ребенок чуть не упал, и Ана вскрикнула от страха, но Гицэ не обратил на это никакого внимания. Он только выпрямился и озабоченно посмотрел кругом, сжимая рукой ошейник.

Никто не появлялся.

— Должно быть, наскочили на суслика или почуяли лисицу, — проговорил он, не обращая больше внимания на собачий лай.

— Гицэ!.. — жалобно сказала Ана. — Не знаю, что с тобой с некоторых пор сделалось! Ты же видишь, что мне худо становится, когда ты сажаешь ребенка верхом на собаку, и все-таки, как назло, продолжаешь это делать.

— Бедная моя головушка! — резко воскликнул Гицэ, словно приходя в себя. — Только захочешь доставить себе удовольствие — все равно, плохое или хорошее, — не тут-то было!.. Жена начинает сердиться. Ну, хватит… — прибавил он, беря ребенка на руки, и оттолкнул собаку пинком ноги.

— Нет, Гицэ, не надо!.. — воскликнула испуганно Ана.

Она побежала вслед за собакой, привела ее, держа за ошейник, и стала настойчиво просить Гицэ снова посадить на нее ребенка.

— Все это глупости, — проговорил Гицэ, смягчившись, и опустился на траву.

Тогда Ана сама посадила мальчика на Кулу и стала боязливо водить собаку взад и вперед, то и дело поглядывая на мужа, в надежде, что он улыбнется. Но Гицэ не улыбался.

Он смотрел на весело визжащего ребенка, на жену, и все более глубокое чувство умиления охватывало его: ему казалось, что он не видел жену очень давно или что им предстоит разлука.

— Ана, — проговорил он медленно. — Подойди, сядь рядом.

После того как она села рядом, он посмотрел на нее долгим, печальным взглядом. Потом пригладил ей волосы и тихо сказал:

— Не кажется ли тебе, что хорошо бы нам уехать отсюда ко дню святого Димитрия?

— Почему? — спросила жена с изумлением.