Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

См., напр.: Пархомовский М. По другую сторону баррикад, или Кто создал «Современные записки» // Евреи в культуре русского зарубежья. Иерусалим, 1992. Вып. 1. С. 219–225; Богомолов Н.А. «Современные записки» // Литературная энциклопедия Русского Зарубежья: 1918—1940. М., 2000. Т. 2: Периодика и литературные центры. С. 443–451; Базанов П.П. «Современные записки» – эсеровский партийный журнал 1920-х гг. // Зарубежная Россия: 1917—1939. СПб., 2003. Кн. 2. С. 40–45; Михайлов О.Н. Журнал «Современные записки»: литературный памятник Русского Зарубежья. 1920—1940. М., 2004. Вып. 3. С. 5–57.

См. записи в дневнике Толстого о десятидневном путешествии в Константинополь на пароходе «Кавказ»: «Случай с Фундомин(ским), когда Раскольников обыскивал пароход и, глядя на приведенного к нему Фун(доминского), долго смотрел ему в глаза и сказал хрипло: “Я его не знаю”» ( Материалы и исследования. С. 402); «Рутенберг, похожий на Вия, Руднев, вместе с женой пролежавший 10 дн(ей) в трюме, Бунаков, усиленно восхищающийся всем» (Там же. С. 404).

В № 6 от 8 июня (26 мая) 1918 г. был опубликован рассказ Толстого «Навождение».

Вишняк. С. 100.

Устами Буниных. Т. 2. С. 10.

Там же. Т. 3. С. 191.

Памяти Куприна // Современные записки. 1938. Кн. XLVII. С. 318–319.

См. авторскую дату, завершающую публикацию романа в седьмом номере «Современных записок» за 1921 г.: «Август, 1921 года».

Переписка. Т. 1. С. 291.

Там же. Данное письмо датировано публикатором неверно – 1920 г. Оно перепечатано из очерка И.А. Бунина «Третий Толстой», где текст письма предваряют следующие строки: «Как бы то ни было, летом 1921 года Толстой еще не думал, кажется, не только о России, но и о Берлине. То лето Толстые проводили под Бордо, в небольшом имении, купленном “Земгором” из остатков его общественных средств, и Толстой писал мне оттуда» ( Бунин. Т. 9. С. 442).

Дон-Аминадо. С. 255.

Крестинский Ю.А. А.Н. Толстой: Жизнь и творчество. М., 1960. С. 131.

Шполянский писал о пребывании в Вандее с Толстыми: «В один из (...) вечеров – пришлось к случаю, к разговору, – поделился с Толстым своей давно уже назревавшей мыслью об издании журнала для детей. – Без кислых нравоучений и сладеньких леденцов, без Лухмановой, без Желиховской и Самокиш-Судковской. С настоящими авторами, не подделывающимися под стиль сюсюкающих писателей для детей, и с настоящими художниками. Толстой воспламенился, загорелся, сел на своего конька и понесся во весь опор. – Журнал будет в четыре краски, на дорогой веленевой бумаге, начистоту, всерьез, чтоб все от зависти подавились!.. А я тебе напишу роман с продолжением, из номера в номер, на целый год ...» ( Дон-Аминадо. С. 270). По свидетельству автора воспоминаний, разговор этот происходил на исходе августа 1920 г. Работа над повестью «Детство Никиты», таким образом, началась не ранее, но и не позднее сентября, так как первые главы произведения были опубликованы в созданном Шполянским детском журнале «Зеленая палочка» уже в октябре, последние – в сдвоенном пятом-шестом номере, вышедшем в декабре.

Переписка. Т. 1. С. 288.

Воспоминания. С. 111.

Деготь или мед. С. 412–413.

Русская книга. 1921. № 6. С. 25–26.

Вполне возможно, Толстой не хотел показывать развитие октябрьских событий в Москве, чему он сам был свидетелем, по причинам личным, связанным с собственными тягостными впечатлениями, зафиксированными в его дневнике ( Материалы и исследования. С. 345–394).

Переписка. Т. 2. С. 287–288. По поводу этого ответа Толстого, включенного в текст воспоминаний Крандиевской, она, не согласившись и отстаивая свое право на видение прошлого, писала: «Таков ретроспективный авторский самоанализ, конечно, самый верный и точный. Но созреть он мог только через много лет. Время в данном случае и оказалось той горой, с которой все пройденное оглянуто и оценено и потому понято» ( Воспоминания. С. 113–114).

Остается открытым вопрос, планировал ли Толстой показ Октябрьского переворота во второй части трилогии, переместив всех основных героев из Москвы в Петроград. Как известно, роман «Восемнадцатый год» начинается с событий уже конца 1917 г.: «Все было кончено. По опустевшим улицам притихшего Петербурга морозный ветер гнал бумажный мусор – обрывки военных приказов, театральных афиш, воззваний к “совести и патриотизму” русского народа. Пестрые лоскуты бумаги, с присохшим на них клейстером, зловеще шурша, ползли вместе со снежными змеями поземки. Это было все, что осталось от еще недавно шумной и пьяной сутолоки столицы. Ушли праздные толпы с площадей и улиц. Опустел Зимний дворец, пробитый сквозь крышу снарядом с “Авроры”. Бежали в неизвестность члены Временного правительства, влиятельные банкиры, знаменитые генералы...» (V, 283).