Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

Толстой пользовался рассказами Файдыша о войне в своих произведениях. Дневниковая запись писателя: «Рассказ Файдыша об офицере, игравшем в карты в блиндажной землянке, – он наиграл целую кучу и вышел. Пуля убила его, в лоб. Нашел денщик. Офицеры собрали долги, послали жене убитого» ( Материалы и исследования. С. 340), – нашла отражение в «Рассказе проезжего человека» (1917).

Возможно, отголоском этого в романе является разговор Телегина и рядового Зубцова о грехе убийства на войне.

Навашина-Крандиевская Н.П. Облик времени: Автомонография. М., 1997. С. 42–43.

Разговор между Толстым и Крандиевской происходил в ту пору, когда Толстой уже принял решение о продолжении романа.

Крандиевская. С. 205.

В поле зрения Блока Толстой попал много раньше. В «Литературных итогах 1907 года», раскритиковав книгу «Утренние звоны» молодого поэта Владимира Ленского, Блок писал: «Кстати, надеюсь, что “Владимир Ленский” – псевдоним, правда, немного слишком ответственный, но уж тут не нам судить. Мы не удивимся, если на днях выйдут “Вечерние шумы” самого Александра Пушкина, тем более что недавно вышла новая книга стихов (“Лирика”) нового поэта – графа Алексея Толстого» ( Блок (2). Т. 5. С. 231).

Воспоминания .С. 68. Далее Софья Исааковна пишет о своем личном восприятии Блока: «Мне всегда казалось, что так судят те, кто лишь внешне воспринимает людей, что на самом деле Блок должен был быть человеком глубоких и нежных чувств. Через много лет я нашла тому подтверждение на собственном примере, когда прочла в его дневниках следующую запись, относящуюся к октябрю 1911 года и описывающую одну из наших встреч у Городецких: “Безалаберный и милый вечер... Толстые – Софья Исааковна похудела и хорошо подурнела, стала спокойнее, в лице хорошая человеческая острота”. Этот тонкий и человечный человек заметил во мне то, что не заметил бы погруженный в себя эгоист: большую духовную перемену, которую вызывает в женщине радость материнства. Да, за два месяца до этой встречи я стала матерью» (Там же).

Блок (2). Т. 7. С. 221.

Воспоминания. С. 335. О том же писал в воспоминаниях об отце и сын писателя Д.А. Толстой: «Помню зимний вечер в Барвихе в 1940 году, когда я заговорил с отцом о стихах. Шел разговор о Пастернаке. Отец помешал угли кочергой и сказал: “Единственный гениальный поэт нашего века – это Блок. Хочешь я тебе почитаю Блока? Принеси томик из библиотеки. Или нет, почитай лучше сам”. Он говорил тогда о Блоке с подлинным восторгом, и я как-то вдруг осознал степень его почитания. Я спросил с недоумением, как же мог он, так любя поэта, вывести его в Бессонове. “Бессонов – это собирательный образ, это больше последователи Блока, нежели он сам”, – ответил он. Но я не вполне поверил ему. Уж слишком похож Бессонов на Блока, даже внешне» ( Толстой Д.А. Для чего все это было: Воспоминания. СПб., 1995. С. 52).

Там же. С. 340.

Предположительно, стихотворение обращено к портрету А.А. Блока, выполненному в 1907 г. К.А. Сомовым.

Переписка. Т. 1. С. 314. 11 июня 1912 г. Блок записал в дневнике: «Я все еще не могу вновь приняться за свою работу – единственное личное, что осталось у меня в жизни, так как ужасы жизни преследуют меня... Справлюсь – одна надежда. Пока же – боюсь проклятой жизни, отвожу от нее глаза (...) я стал одинок, и стало мне опять не переварить этой пакости, налезшей на меня... Боюсь жизни» ( Блок (2). Т. 7. С. 149).

Ср. в мемуарах В.В. Каменского «Путь энтузиаста» (1931): «Я бывал у Блока на квартире, на Галерной улице, и уходил от него с болью: вот, мол, какой он громадный, культурный поэт, а живет, будто на пустынном острове – в своем тихом синем кабинете, под большим синим абажуром и на письменном столе – синие конверты. И сам Александр Александрович одет в синюю блузу с байроновским воротником» ( Каменский. С. 441).

По воспоминаниям Р.В. Иванова-Разумника, Блок только из-за отсутствия в Петрограде в день организационного собрания не примкнул к «Скифам».

Скифы. СПб., 1917.

Тем не менее художественный образ Акундина, конечно, более многомерен. Так, Е.Д. Толстая полагает, что писатель «строил» его, «портретно ориентируя на молодого Ленина-Ульянова, так же, как и Акундин, политэмигранта, подпольщика, инкогнито»: «...небольшого роста человек с шишковатым стриженым черепом, с молодым скуластым и желтым лицом» ( Деготь или мед. С. 384). Она же пишет: «Фамилия “Акундин” сама по себе красноречива: одного из самозванцев XII в. звали Тимофей (Тимошка) Акиндинов или Акундинов. Это был московский приказный, в 1644 г. бежавший в Европу и выдававший себя за наследника царя Василия Шуйского» (Там же. С. 368–369).