Мао Дунь - Избранное

В результате жена не могла не испытать удовлетворения. Однако прошло несколько дней, и она все же почувствовала своим сердечком, что у нее никак не получается спокойно смотреть на мужа: иногда она глубоко задумывалась, иногда замечала, как вдруг меняется выражение его лица, и считала, что эта перемена несомненно вызвана чем-то прочитанным в газете. Ей даже вспомнились капризы первого ребенка, когда ему только исполнился годик: как она укладывала его рядом с собой, поглаживая ему животик, — и лишь тогда он засыпал. Но каждый раз, вспоминая об этом, она торопилась все свои помыслы обратить на самосовершенствование и, как бы извиняясь, старательно улыбалась, а в душе укоряла себя: «Ведь он весь день с утра до вечера служит народу, я должна простить ему эту маленькую слабость, это успокоение, не лишать его этого».

В тот день все шло своим чередом, как и было заведено. И тут со стороны господина было допущено нарушение заведенного порядка вещей. Раскрыв газету, он первым делом обратился к новостям в стране.

Жена, сидевшая рядом, предавалась в это время тайным мечтаниям, и, хотя взор ее был привычно устремлен на мужа, она абсолютно не обратила внимания на выражение его лица. Только когда газета в руках мужа внезапно зашелестела, она пришла в себя. Муж уже отложил газету в сторону и протянул руку за стаканом.

— Ах! — Этим простым звуком она полностью признавала свою вину, однако ее светившиеся нежностью глаза были полны удивления.

— А-а! — как бы откликнулся господин. Но жена, прекрасно разбиравшаяся во всех этих «а-а!» и «о-о!», сразу сообразила, что это не к ней, — иначе зачем бы ему опять хмуриться? Тогда она склонилась, почти касаясь его тела, и потянулась вперед нежной белой рукой, чтобы пощупать ему лоб. Похоже, есть небольшая температура. Она неестественно выпучила глаза и разинула рот. Однако господин не стал ждать, пока она что-нибудь произнесет, он оттолкнул руку, взял стакан с молоком и поднес его к губам.

— Э-э! — В голосе господина сквозило какое-то нетерпение, он с шумом отхлебнул молока. — Ничего, ерунда… А в сегодняшнем молоке, похоже, переложено сахару!

— Ничуть не переложено: два кусочка, как всегда! — Она испуганно уставилась на него, но тут же сумела придать своему лицу нужное выражение и с невольным смешком продолжала: — Не надо меня обманывать. Это у тебя на душе невесело. Дело не в переслащенном молоке, боюсь, что ты раздосадован чем-то прочитанным в газете!

Господин деланно усмехнулся, как бы не желая опровергать ее слова, и продолжал пить молоко.

Жена тут же вознамерилась взять газету, чтобы самой взглянуть, что там, но ее остановила рука господина, который одним махом допил молоко, забулькавшее у него в горле, поставил стакан и откинулся на подушку с изможденным и расстроенным видом.

— Да какое там раздосадован! Важные государственные дела… — Тут жена поспешно заулыбалась, вторую половину фразы она и слушать не стала: ведь она чуть не забыла о том, что все душевные силы мужа отданы на службу нации.

К счастью, лицо господина уже ничего не выражало. Однако глаза его были устремлены в одну точку; видно, он глубоко задумался и уже был где-то далеко со своими мыслями.

Позабыв об установленном порядке, жена сама отнесла стакан и фуцзяньский поднос на столик перед окном, остановилась в растерянности перед комодом и окинула взглядом свое отражение в зеркале.

— Ха! Вот оно что: как вчера толковали, так и вышло! — заговорил сам с собой господин. — Что еще за мирное решение вопроса, мать их так! — Тут он умолк и настороженно глянул в сторону жены. Подобные «национальные» выражения в такой компании у него раньше с языка не слетали, хотя на фабрике он частенько ими пользовался. Он выставил вперед руку, провел ладонью по лицу и сказал, обращаясь к жене: — Представляешь, ведь как важно сейчас сохранить порядок; пусть даже ради этого придется нанести несколько ударов, перебить тысяч десять! К несчастью, кое-кто все же настаивает на мирном решении, даже такие крупные банкиры, как старина Цянь, тоже за мир — ну как тут не разозлиться!

— Да-да, — отозвалась жена, подходя к кровати. Она вспомнила о его частых жалобах на раздражительность после еды и, понимая, что это не метод врачевания, но веря, что муж должен «беречь себя для нации», тихонько присела в изголовье и стала увещевать его: — Разумеется, то, что ты сказал, верно; но раз уж люди за мирное решение, какой толк кипятиться понапрасну? Наша фабрика шерстоткацкая, а когда воюют, шерстяные вещи не нужны, да и боеприпасами ты не торгуешь — чего тебе, в самом деле, печалиться? Тогда, двадцать восьмого января, ты разве не надеялся каждый день на прекращение военных действий и установление мира?..