Мао Дунь - Избранное

Длинный и узкий переулок, каких и сейчас еще немало в старинной части Пекина, издавна называвшийся «За храмом Всеобъемлющей милости». Конечно, «культурная революция» отменила было это явно «феодальное» наименование, но буря отшумела и название вернулось. Глухие стены большей частью одноэтажных домов, ворота, ведущие во внутренние дворы. В одном из дворов, в дальнем флигеле, за письменным столом сидит старый человек в очках, с седыми усами и сильно поредевшими волосами. На нем темная стеганая куртка, в руке кисточка, заменяющая перо. Перед ним лист разлинованной бумаги, на котором выведено шесть иероглифов: «Путь, мною пройденный». И подпись: Мао Дунь.

Пора, пора рассказать о пережитом и перечувствованном, о событиях, свидетелем которых довелось быть, о людях, с которыми дружил и работал, спорил и боролся, о написанных книгах и неосуществленных замыслах. Ведь уже пошел девятый десяток… Раньше, во времена мнимо великой и воистину беспрецедентной «культурной революции», о написании правдивых воспоминаний не могло быть и речи. Теперь, после смерти «великого кормчего» и устранения его прямых наследников, времена начинают меняться. И, быть может, обстоятельный, раздумчивый, основанный не только на памяти, но и на подлинных документах рассказ о большой жизни, полной трудов, достижений и превратностей судьбы, окажется интересным и нужным людям?

Старый писатель закрыл глаза; память, обладающая чудесной способностью сохранять в неприкосновенности самые ранние воспоминания, неудержимо повлекла его в родные места. И мы последуем за ней туда — в поселок Учжэнь восточно-китайской провинции Чжэцзян.

Равнина, по которой мы едем, лежит к югу от нижнего течения великой Янцзы и потому зовется Цзяннань — «К югу от Реки». Она имеет и другие прозвания: «край рыбы и риса», «водное царство». Действительно, повсюду речки, каналы, озера, кишащие всякой водной живностью, а между ними изумруд рисовых полей. Край густо населенный, работящий, торговый и ремесленный — а теперь и промышленный. О его истории читатель узнает из фрагментов воспоминаний Мао Дуня, помещенных в конце тома. Сейчас Учжэнь, как мы бы сказали, поселок городского типа с несколькими десятками тысяч жителей. От Шанхая до него можно добраться на машине часа за три — сначала по шоссе, затем по проселочной, но все же асфальтированной дороге. А во времена детства писателя главным средством сообщения в этих местах были лодки и катера разных размеров. (Их и сейчас очень много, но еще больше грузовиков, автобусов, мотоциклов.) В поселке, как и повсюду в Китае, идет новое строительство, но бережно сохраняется выходящий на одну из центральных улочек двухэтажный дом старинной архитектуры, над входом в который золотом выведено: «Дом-музей Мао Дуня».

Здесь 4 июля 1896 года — такова считающаяся теперь наиболее достоверной дата — в семье врача китайской медицины Шэнь Юнси увидел свет будущий писатель. О его отце, человеке несомненно незаурядном и прогрессивно мыслящем, читатель узнает опять-таки из воспоминаний. Безвременная его кончина оставила девятилетнего Шэнь Яньбина (подлинное имя писателя) и его младшего брата Шэнь Цзэминя (впоследствии видного деятеля КПК и литератора) на попечении матери.

Учить мальчика грамоте на старый манер, то есть путем заучивания наизусть классических текстов, начали с пятилетнего возраста — сначала отец, потом дед, потом учитель частной школы. Отец строго следил, чтобы он брал в руки только книжки познавательного характера, надеясь сделать из сына ученого. Дед разрешал читать все, включая фантастические повести и приключенческие книжки-картинки. Мать, большая любительница чтения, старалась сочетать развлекательное с полезным. Не в этом ли отдаленные истоки той своеобразной раздвоенности, которой отмечена литературная карьера Мао Дуня? Ведь первые десять и последние тридцать лет он выступал исключительно как теоретик, исследователь, критик, зато промежуточные два десятилетия были почти целиком отданы художественному творчеству.