Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

Надо бы прибавить шагу. Прижимайте свои ружьишки поплотнее, такой грохот на том свете услышать можно.

Нога зацепилась за какой-то сук, он мягко, без треска, сломался, и я опустил ногу, которая повисла было в воздухе, как бывает на охоте, когда на пути не вовремя и по к месту попадется хворост. Но на этот раз сук даже не хрустнул. Я опустился на четвереньки, пошарил рукой по земле. Сухого мха не было и в помине, пальцы ткнулись в намокшую гнилушку, я раздавил ее, вытер руку о куртку. Ко мне шагнула высокая серая фигура, дохнула в лицо запахом тонкого табака, — казалось, ее отделяло от меня заиндевелое стекло. Проклятый туман!

Я пощипал бородавку на правой щеке, ничего, дескать, не случилось, надо взять чуть левее, гребень холма местами узковат и низковат, да и туман вот. Откуда, черт побери, знать мне дорогу во всех подробностях, что за нужда мне была в этой глухомани околачиваться! Спокойно, скоро услышим реку, а возле нее и банька стоит. Все будет в порядке, волноваться не с чего.

Ну и погодка, кто бы мог подумать! Пора бы уже быть сухому месту. По лицу хлестнули ветки ольхи, в бороде застрял мокрый листик. Откуда взялась тут эта дрянь, прямо зло берет, не хватало еще заблудиться. Но — спокойствие, браток, спокойствие, парни, что идут за тобой, не станут шутки шутить, если к тому времени, когда ты их к реке выведешь, в бане уже ни души не будет, только теплая каменка да грязные обноски — кому охота таскать их за собою. Но могут и сжечь, — если какая-нибудь старушенция принесла им в лес чистые рубахи, наверняка сожгут, с них, бестий, станется. Дать бы лохмотья овчаркам понюхать, сразу бы след взяли.

Правая нога куда-то мягко проваливается, быстро отдергиваю ее назад, словно наступил босиком на змею. Хоть бы собака была при мне, у тех, что идут позади, недостало времени прихватить овчарку, а может, у них вообще и нет ни одной. Теперь небось получит свое и тот молодец, который мою собаку прикончил, мне плевать, что мы с ним лет двадцать друг на друга через забор любовались. Я бы пристукнул его на месте, когда на своего пса наткнулся. Разве тварь божья виновата, что ты и тебе подобные околачиваетесь в округе, недовольны тем, что есть, и надеетесь на что-то, чего никогда больше не будет. Ну и подался бы, как другие, за Чудское озеро, пока время было, так нет, ты, муравей, восстаешь против великой силы и убиваешь мою собаку. Когда я ее зарывал, у меня ком стоял в горле, так и подмывало пойти стащить твоего младшего с постели, заставить его хоронить пса. Или затолкать в подвал, привязать к стене собачьей цепью, швырнуть под нос миску — и сгноить его там, чтобы ни на двух ногах ходить, ни двух слов сказать вовеки не сумел бы. Черт побери, чего только не взбредет в голову, — пока тут плутаешь, умом рехнешься. Пусть себе перебьют в лесу всю эту вшивую команду, но на ребенка у меня рука не поднимется, чего доброго, жалко станет, когда папашу в землю втопчут.

От вас ведь не избавишься, пока не втопчешь в землю, а у самого сил не хватит, можно позвать на подмогу власть. Власть всегда на месте. Что с того, что одна уходит, другая приходит, — я остаюсь у себя дома и живу своей жизнью. И у меня всегда находилась кость для моего пса, который стоял за меня и получал за это свою долю. А я получу свою — не все ли мне равно, из чьих рук.

Чертов туман! Где же гребень холма?! Ни одной сосны не видно. Да и как увидишь, если не понять, где право, где лево. Вы-то не тревожьтесь. Выйдем, куда следует, ваша работенка от вас не уйдет, самому-то мне ничего не надо, кроме одного человека, и лучше, если уже лежачего. Так оно и выйдет: поставят их на колени, а руки прикажут заложить на затылок, — самое время пинком отбить почки, чтобы он ткнулся носом в землю и не поднялся.

Да спокойнее вы, растяните ваших молодцов на две стороны, кто первым налетит на сосну, пусть передаст об этом тихонько по цепочке, вот мы и выберемся на гребень. Никуда они по такой погоде не денутся. Думают, верно, что бог и природа на их стороне, нипочем не уйдут, пока не отмоют коросту, наращивали-то ее долгонько. Что ты, серый, в этом понимаешь, твой немецкий дух любая дворняга учуяла бы с другого конца деревни, примчалась бы, оскалив зубы. Кабы я в ту ночь подоспел вовремя, — у твоей же изгороди кончают твою же собаку, и ты должен хоронить ее своими руками…

«Сосна!»

Черт возьми, еще и дрожь в коленях, здесь и покрепче меня мужик размяк бы. Ага, вот и речка, совсем рядом, внизу. Эй вы, там, сзади, теперь молчок, добрались. Ах, идите себе, дальше идите своим ходом, точно свора гончих, которых на след навели, — теперь и слепой добежит до цели. И туман поредел, как по заказу, чего вы ждете, валяйте вперед, я свое дело сделал, я к ним не выйду, пока не будет все кончено.