Эрих Мария Ремарк - Возлюби ближнего своего

– Ну как, малыш? Не про нас такая жизнь, верно?

– Нет, не про нас, – ответил Керн и сжал губы.

Они дошли до пансиона. Хозяйка встретила их со смешанным чувством досады и сострадания. Она сразу же выдала им вещи. К счастью, ничего не украли. В тюремной камере Керн решил было, что, придя в пансион, сменит рубашку, но после хождения по улицам не стал этого делать. Подхватив свой потрепанный чемодан, он поблагодарил хозяйку.

– Мне жаль, что мы доставили вам столько неприятностей, – сказал он.

Хозяйка махнула рукой.

– Было бы вам хорошо. И вам, господин Штайнер. Куда вы направляетесь?

Штайнер сделал неопределенный жест.

– Поскачу, как все пограничные кузнечики: от куста к кусту.

С минуту хозяйка колебалась. Затем решительным шагом подошла к стенному шкафчику из орехового дерева. Шкафчик был сделан в виде средневековой крепости.

– Выпейте по рюмочке на дорогу…

Она взяла бутылку и наполнила три рюмки.

– Сливовица? – спросил Штайнер.

Она кивнула и предложила полицейскому также взять рюмку. Тот выпил и вытер усы.

– В конце концов, наш брат только лишь выполняет свой долг, – заявил он.

– Разумеется! – Хозяйка снова наполнила его рюмку. – А вы почему не пьете? – спросила она Керна.

– Натощах не могу…

– Ах вот что! – Хозяйка испытующе посмотрела на него. Ее рыхлое, холодное лицо неожиданно потеплело. – Бог ты мой, ведь парень еще растет, – пробормотала она. – Франци, – позвала она затем. – Принеси бутерброд!

– Благодарю вас, не нужно. – Керн покраснел. – Я не голоден.

Официантка принесла двойной бутерброд с ветчиной.

– Нечего жеманиться, – сказала хозяйка. – Ешьте!

– Хочешь половину? – обратился Керн к Штайнеру. – Мне это много.

– Не разговаривай! Навертывай! – ответил Штайнер.

Керн съел бутерброд и выпил рюмку сливовицы. Затем они простились с хозяйкой. Трамвай довез их до Восточного вокзала. В поезде Керн внезапно почувствовал сильную усталость. Стук колес убаюкивал.

Мимо, словно во сне, проплывали фабрики, дороги, трактиры среди высоких ореховых рощиц, луга, поля. Керн был сыт, и это действовало, как дурман. Мысли стали расплываться. Ему грезился белый дом среди цветущих каштанов, торжественная депутация мужчин и женщин, вручающих ему письмо о присвоении звания почетного гражданина города. Потом померещился какой-то диктатор в военной форме. Диктатор стоял перед ним на коленях и, плача, молил о прощении.

Было уже почти темно, когда они подошли к домику таможни. Полицейский передал их таможенной охране и побрел обратно сквозь сиреневые сумерки.

– Еще слишком рано, – сказал чиновник, оформлявший проезд автомобилей. – Дождемся половины десятого – тогда будет в самый раз.

Керн и Штайнер уселись на скамье перед дверью и стали разглядывать подъезжавшие машины.

Вскоре появился второй чиновник. Он повел их по тропинке, уходившей вправо от таможни. Они шли через поле, вдыхая острый запах земли и росы, миновали несколько домов с освещенными окнами и небольшой перелесок. Через некоторое время чиновник остановился.

– Так и идите дальше. Держитесь левее, за кустами вас не увидят! Дойдете до Моравы. Теперь она неглубокая, и вы без труда переправитесь вброд.

На берегу они разделись. Одежду и ручную кладь связали в узлы. Вода в Мораве застоялась и мерцала коричнево-серебристыми отсветами. Небо было в звездах и облаках, сквозь которые изредка проглядывала луна.

– Пойду вперед, – сказал Штайнер. – Я выше тебя.

Они пошли вброд через реку. Керн чувствовал, как вода холодно и таинственно поднимается вверх по телу, словно хочет удержать его навсегда. Перед ним медленно и осторожно двигался Штайнер, несший рюкзак и одежду над головой. В лунном свете его широкие плечи казались совсем белыми. Дойдя до середины реки, Штайнер остановился и обернулся. Керн следовал вплотную за ним. Улыбнувшись, он приветливо кивнул товарищу.

Выйдя на противоположный берег, они кое-как обтерлись носовыми платками. Затем оделись и пошли дальше. Вскоре Штайнер остановился.

– Вот мы и за границей, – сказал он.

Выглянула луна, и в прозрачном воздухе глаза Штайнера стали очень светлыми, почти стеклянными.

– Ну и что? Разве деревья растут здесь по-другому? Или у ветра другой запах? Разве здесь не те же звезды? Разве люди умирают здесь не так, как всюду?

– Все это так, – сказал Керн. – Но все-таки я чувствую себя по-иному.

Они примостились под старым буком, где их никто не мог увидеть. Перед ними расстилался луг. Вдали светились огоньки какой-то словацкой деревни. Штайнер развязал рюкзак и достал из него сигареты.