Эрих Мария Ремарк: Возлюби ближнего своего

– Не беспокойтесь. Наши концентрационные лагеря расположены ниже.

Оба ангела взяли папашу Морица за руки и бережно повели старого путника, ветерана эмигрантов, через ворота. За воротами сиял какой-то немыслимый, чудовищный свет, и вдруг этот свет стал омрачаться шуршащими цветными тенями, падающими все быстрее и быстрее…

– Мориц, – сказала Эдит Розенфельд, стоя в дверях. – Вот этот самый младенец. Маленький француз. Хочешь взглянуть на него?

В комнате царила полная тишина. Эдит подошла ближе. Мориц Розенталь из Годесберга-на-Рейне больше не дышал.

Мари снова проснулась. Утренние часы прошли в бессознательной агонии, но теперь она совершенно отчетливо узнала Штайнера.

– Ты еще здесь? – испуганно прошептала она.

– Я могу оставаться здесь сколько угодно, Мари.

– Что это значит? – Объявлена амнистия, и я подпадаю под ее действие. Ни о чем не беспокойся. Я всегда буду с тобой.

Она недоверчиво посмотрела на него.

– Ты говоришь так, чтобы успокоить меня.

– Нет, Мари. Вчера действительно был опубликован закон об амнистии. – Он обернулся к сестре, раскладывавшей что-то на столике в глубине палаты. – Скажите, сестра, верно, что со вчерашнего дня мне уже не приходится опасаться ареста?

– Нет, – невнятно буркнула сестра.

– Пожалуйста, подойдите поближе. Моя жена желает ясно услышать это из ваших уст.

Сестра продолжала стоять, склонившись над столиком.

– Ведь я уже сказала.

– Пожалуйста, сестра, прошу вас! – прошептала Мари.

Сестра молчала.

– Прошу вас, сестра, – еще раз прошептала больная.

Сестра нехотя подошла к постели. Больная напряженно смотрела на нее.

– Так это верно, что со вчерашнего дня я могу приходить сюда когда угодно?

– Да, – с трудом выдавила из себя сестра.

– Мне больше не грозит арест?

– Нет, не грозит…

– Спасибо, сестра.

Штайнер заметил, что глаза умирающей затуманились. У нее больше не было сил плакать.

– Значит, теперь все хорошо, Йозеф, – прошептала она. – Теперь, когда я могла бы тебе пригодиться, мне придется уйти…

– Ты не уйдешь, Мари…

– Я хотела бы встать и пойти с тобой.

– Мы уйдем отсюда вместе.

Некоторое время она молча глядела на него. Ее лицо посерело, кости резко выпирали из-под кожи, а волосы за ночь утратили блеск и стали блеклыми, словно ослепли. Штайнер видел и не видел всего этого; он замечал лишь одно – ее дыхание не прекращалось: и пока она дышала, она оставалась для него Мари, его женой, овеянной отблеском молодости, памятью об их неразрывном союзе.

Вечер вполз в комнату. В коридоре, за дверью то и дело слышалось вызывающее покашливание Штайнбреннера. Дыхание Мари стало каким-то плоским и совсем слабым, затем прерывистым. Наконец оно стихло, как уснувший легкий ветерок. Штайнер держал ее руки, пока они не похолодели. Он умирал вместе с ней. Когда он встал, чтобы выйти, ничего от него не осталось. Бесчувственный, чужой самому себе, он был лишь какой-то пустой оболочкой, подобием человека. Выходя, он равнодушно взглянул на сестру. В коридоре его встретил Штайнбреннер и конвоир.

– Больше трех часов мы прождали тебя, – прошипел Штайнбреннер. – Это я тебе еще не раз припомню, можешь не сомневаться.

– Я и так не сомневаюсь, Штайнбреннер. Верю в тебя.

Штайнбреннер облизнул губы.

– Ты, вероятно, знаешь, что обязан называть меня «герр вахтмайстер»? Думаю, что знаешь, не так ли? Но ничего – продолжай называть меня «Штайнбреннер», говори мне «ты», пожалуйста, – но ты у меня наплачешься, неделями будешь плакать, дорогой мой, и не просто, а кровавыми слезами. Ведь спешить нам с тобой некуда.

Они двинулись вниз по широкой лестнице. Штайнер шел между двумя конвоирами. Был мягкий вечер, и доходящие до пола окна в овально изогнутой наружной стене стояли открытыми настежь. Сквозь запах бензина угадывалось приближение весны.

– У меня с тобой бесконечно много времени впереди, – медленно и довольно заявил Штайнбреннер. – Вся твоя жизнь, мой красавчик. И наши фамилии так здорово подходят одна к другой – Штайнер и Штайнбреннер [29]. Посмотрим, что еще из этого получится.

Штайнер задумчиво кивнул. Косо врезанное, распахнутое окно увеличивалось, приближалось, вот оно уже совсем близко. Он толкнул Штайнбреннера к окну, прыгнул на него, через него и вместе с ним рухнул в пустоту.

– Деньги можете без колебаний взять себе, – сказал Марилл, подавленный и разбитый. – Он оставил их мне именно для вас. Приказал передать их вам, если не вернется.