Ицхок-Лейбуш Перец - Избранное

Мысль, что он вынес целых тридцать пять лет военной службы, пережил все горести и напасти, выдержал ветры, снег, нужду, голод и жажду и здоровый вернулся домой, эта мысль возвышает его в собственных глазах. Он гордо вскидывает голову и бодро шагает дальше.

— Ха, ха! Ну, что для меня такой морозец? В России, кажется, бывало посерьезнее!

Он все идет и идет. Ветер чуть-чуть слабее, темнеет. Скоро ночь.

«Тоже мне выдался день, — думает он. — Оглянуться не успеешь — и стемнеет!» И он старается прибавить шагу, чтобы ночь не застигла его в пути. Недаром ходит он по субботам в синагогу изучать тору [9] Тора — Пятикнижие (пять книг Моисеевых), первый раздел библии. . Он знает, что «надо выходить и возвращаться вовремя».

Он немножко голоден, а у него такой характер, что, когда он проголодается, ему становится весело. Он знает, что аппетит — вещь хорошая: купцы, у которых он на посылках, постоянно жалуются, что у них нет аппетита. Они никогда не хотят есть! У него, слава богу, есть аппетит! Разве только, когда он нездоров, как, например, вчера: хлеб показался ему кислым.

«Какой там кислый! Солдатский хлеб! Когда-то, может быть, в былые времена он мог быть кислым. Но теперь русские пекут такой хлеб, какой еврейским пекарям и не снился». Он купил совсем свежий хлеб! Это было одно удовольствие — резать его. Но он действительно был нездоров, какой-то озноб пробирал его кости.

Правда, хвала тому, чье имя он недостоин произносить, это с ним случается редко!

Сейчас у него снова появился аппетит, а в кармане есть хлеб с кусочком сыру… Кусочек сыру ему дала жена купца, дай бог ей здоровья! Она таки настоящая благодетельница, у нее еврейское сердце.

«Если бы только она так крепко не ругалась, — думает он, — она была бы совсем славная женщина!.. — Старик вспоминает свою покойную жену. — Точь-в-точь моя Шпринце! У нее тоже было доброе сердце и такая же привычка браниться. Кого бы из детей я ни отправлял в люди, она ревела в три ручья, хотя дома она проклинала их всеми библейскими проклятиями! Что уж говорить, — вспоминает он, — когда кто-нибудь из них умирал! Она целые дни каталась по полу, била себя кулаками по голове.

Один раз она хотела даже запустить камнем в небо! Будто бог очень обращает внимание на глупости женщин!.. Она не давала вынести из дому носилки с покойником, надавала пощечин женщинам, а носильщикам вцепилась в бороду.

Великая сила таилась в этой Шпринце! Она казалась слабее мухи, и такая была в ней сила, такая сила!..

И все-таки она была доброй женщиной! Она даже меня немножко любила, хотя никогда не находила ни одного доброго слова!

Она всегда кричала: „Развод, развод!“ Если нет, она все равно сбежит! Но разве она хотела развод!»

Он вспоминает что-то и улыбается…

Давно, давно это было, еще во времена откупов. Он был тогда ночным сторожем, целыми ночами ходил с железной палкой и охранял водочный склад. Служить он умел, прошел хорошую школу, у него были хорошие учителя!..

Было это зимой, перед рассветом. Его сменил дневной сторож, Хаим-Иойна, царствие ему небесное. И он отправился домой, озябший, окоченелый! Стучится в дверь, а Шпринце кричит ему из постели:

— Провались ты сквозь землю! Я думала уже, что от тебя одно имя осталось!

Ого! Она зла еще со вчерашнего дня! Он даже не может вспомнить за что, но что-то все-таки должно было случиться!

— Закрой рот и открой дверь! — кричит он.

— Череп я тебе раскрою! — слышится короткий ответ.

— Открой! — кричит он.

— Провались ты!.. — отвечает она.

Подумав немного, он пошел в синагогу, расположился там за печкой и уснул К несчастью, в синагоге было угарно, и его принесли домой полумертвого…

Невозможно описать, что тогда вытворяла Шпринце! Он хорошо слышал, что происходило вокруг.

Ей говорят: это пустяки, он угорел.

Так нет же! Подавайте ей доктора! Она сейчас упадет в обморок, бросится в воду! И неистово кричит: «Мой муж, мой муж! Сокровище мое!»

Собравшись с силами, он поднимается и спокойно спрашивает:

— Шпринде, хочешь развод?

— Чтоб тебя… — Она даже не закончила проклятья и залилась слезами… — Шмарье, как ты думаешь, бог не накажет меня за мою брань, за мою злость?

Но едва он выздоровел снова та же Шпринце: язык без костей, крепка, как черт, и царапается, как кошка!

Жаль Шпринце! Она не дождалась радости от детей.

«Им, должно быть, неплохо живется, все — ремесленники… С ремеслом не пропадешь! Здоровье у них крепкое, они в меня пошли. А что они не пишут, так что ж? Сами они не умеют, а кого-то просить… И никакой радости в таком письме. Просто… время…