Джованни Верга - Семья Малаволья

Мужчинам весь этот день было много хлопот с этим ростовщиком дядюшкой Крочифиссо, продавшим кошку в мешке: лупины-то оказались испорченными. Деревянный Колокол уверял, что и понятия об этом не имел, как бог свят!.. «Дал слово, так уж держись!»; да и свою-то душу он ведь не пошлет к свиньям! А Пьедипапера кричал и чертыхался, как одержимый, чтобы привести их к соглашению, и клялся, что такого случая ему не встречалось за всю его жизнь; он запускал руки в кучу лупинов, показывал их богу и мадонне, и призывал их в свидетели. Наконец, красный, разгоряченный, вне себя, отчаявшись, он сделал еще одно предложение, огорошив им растерявшегося дядюшку Крочифиссо и Малаволья, стоявших с мешками в руках:

— Ну, вот! Заплатите за бобы на рождество, вместо того, чтобы платить помесячно, и у вас будет экономия в один тари [17] Тари — прежняя сицилийская серебряная монета. на сальму. Кончайте, что ли, на этом, чорт святой? — и принялся набивать мешки.

— Ну с богом, вот один готов!

«Благодать» ушла в субботу к вечеру, как раз когда должны были звонить к вечерне, хотя колокола и не было слышно, потому что понамарь, мастер Чирино, пошел относить пару новых сапожек дону Сильвестро, секретарю; в этот час девушки, точно воробьиные стаи, собирались у колодца, а вечерняя звезда, уже прекрасная и сияющая, казалась фонарем, насаженным на мачту «Благодати». Маруцца с дочуркой на руках молча стояла на берегу, когда ее муж ставил парус, и «Благодать», точно уточка, покачивалась на волнах, пересеченных лучами маяков.

— «При южном ветре, если, ясно, или туман при северном стоит, плыви по морю безопасно!» — рассуждал с берега хозяин ’Нтони, поглядывая на гору, почерневшую от туч.

Сын Совы Менико, находившийся вместе с Бастьянаццо на «Благодати», что-то закричал, но море поглотило его слова.

— Говорит, что деньги можете передать его матери, Сове, ведь брат-то его без работы, — добавил Бастьянаццо, и это были последние, услышанные от него, слова.

По всей округе только и было разговоров, что о торговой сделке с лупинами, и, когда Длинная, с Лией на руках, возвращалась домой, кумушки выходили на порог поглазеть на нее.

— Золотое дело! — кричал Пьедипапера, догоняя на вывернутой ноге хозяина ’Нтони, который присел подышать воздухом на ступеньках церкви рядом с хозяином Фортунато Чиполла и с братом Менико, сыном Совы.

— Дядюшка Крочифиссо вопит, точно ему повырвали перья, да на это не надо обращать внимания, перьев у него много, у старого! — Да! Это дельце! Можете это сказать, хозяин ’Нтони! — Но ведь ради хозяина ’Нтони он готов был бы броситься с маяка, как бог свят. А дядюшка Крочифиссо его слушает, потому что он как уполовник в горшке, в котором кипит больше двухсот унций в год! Без него, Пьедипапера, Деревянный Колокол не умел бы и носа высморкать.

Сын Совы, слушая, как говорят о богатстве дядюшки Крочифиссо, который действительно приходился ему дядей, так как был братом Совы, почувствовал, что в душе у него растет большая нежность к родственнику.

— Мы сродни, — повторял он. — Когда я хожу к нему поденно, он дает мне только половинную плату и без вина, потому что мы сродни.

Пьедипапера язвительно смеялся.

— Он это старается для твоего же добра, чтобы ты не распьянствовался и чтобы наследства больше оставить тебе, когда он подохнет.

Кум Пьедипапера с увлечением сплетничал то о том, то о другом, кто только попадал ему на язык, но сплетничал так простодушно и незлобиво, что никак это нельзя было поставить ему в вину.

— Мастер Филиппо два раза проходил мимо трактира, — рассказывал Пьедипапера, — и ждал знака от Святоши, чтобы итти к ней в конюшню перебирать четки и читать вместе молитвы.

Или обратясь к сыну Совы:

— Твой дядюшка Крочифиссо старается утянуть у твоей двоюродной сестры Осы ее участок; хочет заплатить ей половину того, что он стоит, и намекает, что женится на ней. Но если Осе удастся, чтобы у нее украли кое-что другое, можешь облизнуться на наследство и потеряешь и деньги, и вино, которого он тебе не додал.

Тут начался спор, потому что хозяин ’Нтони утверждал, что в конце концов дядюшка Крочифиссо христианин и он ещё не бросил своих мозгов собакам, чтобы жениться на дочери брата.

— Как он может быть и христианином и турком? — возражал Пьедипапера. — Вы хотите сказать, что он сумасшедший. Он богат, как боров, а у Осы ничего нет, кроме этого участочка с носовой платок.

— Вы рассказываете это мне, а ведь мой-то виноградник рядом, — произнес хозяин Чиполла, надуваясь, как индейский петух.