Анджей Струг - Новеллы и повести

В «Истории одной бомбы» выделяется особо новелла о Сташеке Цывике и его матери. Старая лодзинская ткачиха всю свою жизнь работала сверх человеческих сил, бедствовала и голодала вместе со своими детьми. Паучьи нити прядильного цеха затянули реальный облик мира, фабрика, как безжалостное чудовище, высосала все силы. Только последние три года, когда единственный выживший из всех детей сын вырос и стал кормильцем, они перестали голодать. Но эти счастливые, самые счастливые в ее жизни дни трагически оборвались в тот вечер, когда Сташек, взяв бомбу, пошел на задание.

Образ матери Сташека — запуганной старой женщины, которая «боялась всех, слушалась каждого», но под влиянием любви к сыну начала верить в его правду, в необходимость борьбы, стала помогать ему, напоминает Ниловну Горького.

Конечно, слишком прямые параллели здесь были бы неоправданны. В кратком рассказе о судьбе Сташека и его матери нет прослеживания самого процесса перевоспитания рабочего человека, его превращения в сознательного пролетария. Характер Сташека Цывика, рабочего, твердо осмыслившего свой революционный долг и ставшего на путь сознательной борьбы, дан у Струга лишь эскизно; распрямление характера его матери тоже не столь органично, как у Ниловны в романе «Мать», Цивикова еще очень далека от того, чтобы из нерассуждающей, почти инстинктивной помощницы сына, готовой выполнить любое его поручение единственно из любви и доверия к нему, стать сознательной и убежденной революционеркой, какой стала мать Павла Власова.

Тем не менее само по себе обращение Струга к такой коллизии, попытка через нее показать величие и правоту борьбы пролетариата, свидетельствовали о его писательской чуткости, верной ориентации в важных идеологических процессах современности.

Чуткость Струга к вопросам, которые ставило время, сказалась и в освещении им проблемы польского национально-освободительного движения, в особенности — восстания 1863 года. На приближение пятидесятой годовщины восстания откликнулись многие польские писатели, в том числе Элиза Ожешко — известным сборником рассказов «Gloria victis» (1910), Стефан Жеромский — одним из лучших своих романов «Верная река» (1912) и другие. Струг посвящает этой теме сборник новелл «Наши отцы» (1911).

Уже в одном из ранних его рассказов — «Отец и сын» — обозначилось стремление писателя осмыслить преемственную связь между освободительной борьбой польского народа в эпоху пролетарских революций и традициями шляхетской революционности.

Старый повстанец Ян Немчевский пятнадцать лет провел на каторжных работах в Сибири, похоронил в Нерчинске жену. Дело, ради которого он готов был отдать жизнь, было справедливым и для своего времени героическим, глубоко прогрессивным — отвоевать национальную свободу родины, облегчить участь крестьян. Восстание, как известно, было потоплено в крови царским правительством. Столь дорогой ценой заплатили истинные патриоты за свой свободолюбивый порыв, что все связанное с трагическим финалом восстания, стало для Немчевского и для целого поколения поляков святыней, на которую можно только молиться. Кощунством представляется Немчевскому даже робкое замечание сына-гимназиста об ограниченности этого движения, которое потерпело поражение главным образом потому, что в силу классового эгоизма и нерешительности шляхетского руководства не приобрело широкой поддержки в крестьянстве.

Антек же, мальчик, рожденный в нерчинских рудниках и, казалось бы, с молоком матери впитавший наказ идти дорогой отца, подрастает в пору, когда слабые стороны шляхетского революционного движения и несоответствие его принципов новому историческому моменту становятся очевидными, когда лучшие силы общества ищут других путей борьбы. Социалистическое движение, к которому Антек примкнул с гимназических лет, кажется отцу, отрицанием мученичества и героической борьбы польских повстанцев-патриотов. Непреодолимая пропасть враждебности и непонимания легла между отцом и сыном. Резкие, не способные на компромиссы характеры одного и другого сталкиваются в остром идейном конфликте: отец проклял Антека, выгнал из родительского дома. Только перед лицом смерти (старый Немчевский умирает) оба готовы отказаться от войны самолюбий, понять друг друга.

«Что ты знаешь о нем, старик? Что знаешь о нем и ему подобных? И что скажешь, когда наступит день, спадет с твоих очей пелена предубеждения и ты увидишь, что их дерзкое учение было правдой?.. Чем искупишь тогда свою вину, где будешь искать сына?» —