Анджей Струг - Новеллы и повести

«Нет. Чудес не бывает. Даже в последний час… Смерть, конечно, великое и могучее таинство, но не более великое, чем рождение на свет человека, зверя, растения. Умирающему смерть кажется чем-то сверхъестественным, ужасным, но одновременно смерть и облегчает его участь: ввергает в беспамятство, заставляет испытывать телесные муки, чтобы человек забыл о ней, перестал думать. На поле боя ее заслоняет порыв, отвага, и чаще всего она подкашивает человека внезапно, не позволяет взглянуть на себя. Только я осужден смотреть, как неумолимо приближается она к другим, таким же обреченным. Подобной жестокости не предвидела человеческая природа и оказалась неподготовленной. Не защитила меня физической болью, не затмила рассудка. Мыслю трезво, здраво, решаю непосильную задачу. Тружусь с беспримерным усердием. С упорством маньяка бьюсь головой о стену. И что же?

Я видел неисчислимое множество миров, решал запутанные вопросы, вызывал тьму-тьмущую образов, видений, картин, доходил до безумия. Однако же — теперь я это знаю — никогда не упускал я из виду конечной цели, к которой стремился. Ничего более не могу я сделать, окончен мой труд. Нет у меня сил, но нет и страха, не трепещу в ожидании последних минут; даже простого любопытства нет во мне. Нет желаний, и нет отвращения. Вскоре истечет оставшееся время. Много ли осталось? Мало? Может, уже кончилось? Все равно».

Еще одна-единственная, последняя звезда заглядывала к нему сквозь решетку. Она уже гасла, пропадала и снова появлялась на том же самом месте. Еще раз дотянулся до решетки ее слабенький луч и растаял в сером свете надвигающегося утра.

За окном, крадучись, приближался бледный день. Желтый свет настольной лампы, сочетаясь с сумраком, еще создавал иллюзию глубокой ночи. Желтый свет предлагал еще долго ждать, успокаивал, обещал минуты спокойствия, призывал ни о чем не думать. Но день неумолимо вступал в свои права, отнимал у ночи пядь за пядью ее владения. Он шел, рос, втискивался во все темные углы, лишал предметы их теней, обнажал ложь, распространяемую желтым светом. День грубо врывался со своей безжалостной правдой, опрокидывал все, что еще драпировалось в иллюзии, он был уже везде, ибо настало его время. И больше не могла притворяться жалкая лампа, делать вид, будто она еще нужна.

Где-то неподалеку щебетали птицы. Вслушиваясь в этот живой, спокойный голос природы, столь привычными звуками встречающей новый день, он начинал замечать, что птичий щебет для него как бы нечто чужое, остраненное, что ему нисколько не интересен этот новый день, этот еще один день.

Жизнь, люди, весь мир — все, что было, и есть, и будет, размеренным, медленным шагом удалялось прочь, уменьшалось в размерах, превращалось в плоскую серую безбрежность. При усилии можно было бы что-нибудь там разглядеть, но не стоило прилагать усилий. Века и теперешняя малая минутка слились в одно целое, стали каплей океана. Застывшая бесцветная водная гладь сливается с небом; возможно, где-то там есть острова и материки. Но душа готова вечно пребывать среди этой пустыни, в тихом, недвижном бесчувствии.

Пришло радостное ощущение, что так будет всегда и ничего больше не изменится. Все глубже погружался он в незамутненную вечность бытия. Он понимал сейчас, о чем думают горные вершины, возникшие в давние-предавние времена, что хотят передать они грядущим векам, людям, народам. У него, пожалуй, не было теперь даже мыслей; просто их тени скользили обрывками облаков над высокими горами. Он услышал шелест осенних листьев и понял их проникновенные речи. Как же глуп и невежествен гордящийся собою человек и как же несчастлив он в своей гордыне!

Всего лишь краткий миг длилось это состояние покоя и прозрения, но ему казалось, что он окунулся в холодный чистый источник. Смыла чудодейственная вода с него все горести людские. Теперь он готов умереть. Жизнь, дела, мысли сплавились в одно, в ясный четкий символ, слились в один глубокий звук. Смерть? Уже не крылось за этим понятием страха, насилия, отчуждения от всего, что остается. Вместо недавнего смятения чувств в душе царил мудрый покой.

«О, какое бы найти слово — простое и точное — и оставить, передать его людям! Чтобы они не боялись смерти, ибо без жертв не изменить облик мира. Пусть бы это прибавило сил тем, кто борется и кто, может быть, дождется победы».

Эта мысль держалась какое-то мгновение и тоже отошла. Он ощущал, как свершалась в нем необъяснимая перемена. Спокойно подумал, что вот скоро, уже совсем скоро он перестанет чувствовать, мыслить, желать. Тело растворится в земле и станет ею. Он дотронулся до своего лица, внимательно разглядывал руки, словно бы раздваиваясь и видя свое отражение в зеркале: на фоне очень белой стены бледное лицо, глаза, обведенные кругами. Он смотрел сам на себя как посторонний человек, хотя в своем взгляде еще читал мысли и ловил их стремительный бег.