Марк Криницкий - Ангел страха. Сборник рассказов

Он сердито собрал коллекции и ушел к себе в комнату.

— Ах, черт! — бормотал он. — С какой стати выдумали, что он полосатый? Кто это полосатый? Гиена полосатая… Раз! Hiaena striata… Еще кто полосатый?

Он достал зоологический атлас и стал его перелистывать.

— Вот он meles vulgaris! Какой же он, к черту, полосатый? Просто голова местами белая!..

— Володя! Володя! — раздалось за дверью. — Огородникова Саша пришла.

Володя поспешно закрыл атлас и крикнул:

— А, барсук! Сейчас мы его допросим…

За дверью засмеялись Володиной остроте.

— Ну, где ж он, полосатый барсук? — насмешливо спросил он, выходя из комнаты.

Перед ним стояла высокая стройная девушка, стыдливо потупив глаза в землю. Он сразу узнал в ней Сашу, неуклюжую, долговязую девочку, которая носила к ним клубнику; но теперь перед ним стояло, действительно, очаровательное создание, такое легкое, такое хрупкое, с длинными узкими и совершенно черными глазами, блиставшими по временам, когда она взглядывала на него, изумленьем и смутной тревогой; ото всей ее фигуры веяло деревенской дикостью и тою свободною грацией, которую обитатель лесов и полей невольно перенимает у зверя и птицы.

Приготовленное восклицание: «А, барсук!» замерло у него на устах, и он, стараясь скрыть овладевшее им смущение, пробормотал:

— Так… вы… говорите, видели? Здравствуйте, Саша!.. А она и впрямь похорошела! — добавил он развязно, обращаясь в сторону террасы, где кто-то звенел посудой.

Саша покраснела. Дети обступили их и смотрели на них обоих с любопытством.

— Так полосатый?

— Полосатый-с.

Она подняла на него опять свои глаза, длинные, горевшие черным блеском сквозь прищуренные веки.

«Глаза чертовски хороши!» — сказал Володя про себя и в свою очередь в смущении потупился.

— Барсуки не бывают полосатые, — заметил он менторским тоном, — у них только на голове и шее такие темные пятна.

— Так точно-с… вроде как полосы-с… Я его в овсах подстерегла… Потом в оврагах два раза видела: идет ровно поросеночек трюкает…

Саша хихикнула и в виде извинения себе добавила:

— Будет вам, барышня! Все смешат… Я люблю зверей…

Девочки захихикали, и Саша, окончательно переконфузившись, сказала:

— Я, барин, пойду…

— Постойте…. А вы когда его видели?

— Они-с больше по зорям от себя вылазиют…

— А вы меня проводите на это место?

Саша посмотрела на него блестящими глазами.

— Пожалуйте… Только вы, барин, в него не стреляйте…

— Что ж так?

— Он добрый; от него у нас вреда никому…. Это вот лисы-с, — те кур таскают, а за барсуком ничего такого, никаких таких провинностев… Уж вы, пожалуйста, барин.

— Вот глупости!

Ему нравилось казаться неумолимым.

— А на што он вам, барин? Его не едят…

— Ну, этого тебе не понять! Не хочешь показывать, ребята на деревне покажут.

Она вспыхнула.

— Что ж, я все равно покажу.

— В таком случае, я только ружье захвачу…

— Вы ступайте, барин, к огородам, — сказала Саша, — а я тут кругом обегу.

Он кивнул головой в знак согласия и пошел доставать ружье. Образ девушки с черными узкими глазами, высокой и стройной, стоял перед ним. «А на што он вам, барин?» — вспоминалось ему.

«Испугалась!» — подумал он и самодовольно усмехнулся.

— Ты куда? — спросила Володю его мать Раиса Васильевна, когда он вышел с ружьем за плечами. — Ого, уже и на охоту!

Узнав, что Саша вызвалась провожать Володю к барсучьей норе, Раиса Васильевна выразила удивление.

— Такая сердобольная к зверям! Ай, да Саша! Что это с ней сделалось?

— Какая это ее муха укусила? — сказал меньшой, Сережа, пятилетний карапузик.

Все засмеялись.

Сопровождаемый целою гурьбою детей, Володя спустился с террасы.

— Вы куда? — крикнул он им.

Он не отдавал себе ясного отчета, почему, но ему не хотелось, чтобы дети следили за ним по пятам.

Быть может, причиной тому было то обстоятельство, что уже начинало темнеть, и Саша ожидала его одна у огорода.

— И мы! И мы!

— Ну, уж нет! Покорнейше благодарю! — воскликнул Володя. — Он кусается…

— Как же он кусается?

— А вот так: вав, вав!

Володя принялся щипать детей. Поднялся визг.

Решено было, что мелюзга проводит его лишь до края парка.

Когда он проходил мимо окон флигеля, где занимал комнату студент, приглашенный на лето репетировать одного из младших его братьев, оттуда послышался дружелюбный голос:

— Куда, college?

В окно высунулась худая, длинная фигура репетитора; лицо у него было худосочное и старообразное.