Мариэтта Шагинян: Международный вагон

Утром, в полумраке, пастор Мартин Андрью тяжело поднял веки. Из-под опущенных ресниц обшарил комнату, тихонько приподнялся, надел носки, обмотал искусственную ногу тряпкой. Спальня с тростниковыми занавесками на окнах — безмолвна. Дверь полуоткрыта. На пороге огромный старый индус спит, положив лицо на ладонь.

Мартин Андрью постоял неподвижно, потом сделал шаг. Другой. Добрался до спящего индуса, поднял ногу и перешагнул его. Перед ним тихая лестница в сад, полная розовых отсветов зари и шороха рос. Свободен! Грудь пастора сама собой втянула воздух…

— Да, приятная погода, сэр! — вкрадчиво произнес кто-то, продевая свою руку через его руку. — Я тоже люблю подниматься до солнца!

Мартин Андрью судорожно вздрогнул. Мистер Лебер как будто и не заметил! Он повел его под руку, словно старую герцогиню Ланкастерскую, почтительно отбрасывая с дороги каждый камешек.

— Дорогой и глубокочтимый сэр, это хорошо, что вы уже встали. Вам следует возвыситься духом. Хотел бы, сэр, пожелать вам, чтоб ваше подвижничество лежало сейчас перед вашим духовным взором, как эта ясная гранатовая аллея!

Мартин Андрью дрожал, не в силах расцепить челюсти.

— Анти-Коминтерн уполномочил меня, сэр, посадить вас на лошадь. Мы выбрали белую лошадь. Это, конечно, деталь, но вы сами будете благодарны нам за стильность. Абдулл!

Молчаливый слуга в чалме вынырнул из-за деревьев.

— Поднеси саибу его наряд и приготовленную чашу!

Абдулл исчез и через пять минут возвратился с двумя рослыми индусами. Они несли на шелковых подушках белый хитон, похожий на хитон тамплиера, с красным крестом на груди, открытой шеей и широкими рукавами.

— Вы принадлежите к старинному ордену, святой отец, — к ордену мучеников. Мы долго обдумывали одежду. Надо произвести впечатление некоторого единства, вы понимаете меня, — без привкуса католичества или реформации!

Между тем индусы по знаку, данному Лебером, преклонили перед Мартином Андрью колени, взяли по щепотке земли из-под его подошв и посыпали себе головы. Потом, вскочив на ноги, они схватили пастора за локти, и, покуда один держал его в железных тисках, другой обшаривал с ворота до пяток. Стиснув зубы, Мартин Андрью смотрел, как его обыскивают. Вот из-за пазухи смуглые пальцы вытянули стилет с отравленным лезвием и бросили на траву, к ногам мистера Лебера. За стилетом туда же полетели револьвер, шелковый шнур, бритва, кошелек, свисток, множество таинственных мелочей пасторского туалета.

— Все это не будет вам никогда более нужно, отче! — мягко проговорил мистер Лебер. — Ну, кажется, все.

Невольно веки Мартина Андрью дрогнули и прикрыли глаза, сверкнувшие радостью. Но от Лебера не укрылось ни то, ни другое. Он сделал знак индусам, оставившим было пастора, и смуглые пальцы снова забегали по обнаженному телу. Вот они что-то нашли, приподняли, показали Леберу: между двумя коричневыми ногтями крошечный пузырек с каплей фиолетовой жидкости! На этот раз Мартин Андрью яростно вскрикнул, рванулся и ударил индуса по лицу. Пузырек полетел в траву.

— Ай-ай-яй! — укоризненно пробормотал Лебер: — самоубийство! Удел мещан, кончающих мелким петитом в газетной хронике! Неужели вы предпочтете его тому величию, которое уготовано вам, отче? Не допускаю мысли. Абдулл, предложи святому отцу напиться!

Абдулл благоговейно преклонил колени. На подносе в его руках — хрустальная чаша. В чаше — рубиновое вино, лучшее столетнее вино из сокровищ ширазских подвалов, о котором сложилась легенда, что его пил пророк.

Мартин Андрью взял чашу и осушил ее. Она должна была прибавить ему силы и мужества. Но сухой кровавый огонь разлился по его жилам сладострастною жаждой жизни. Тысячи очарований, как обнаженный нерв, стрельнули острою болью в его теле: воздух, солнце, розы, сухость и блеск горизонта, жаркая сушь земли, соленая хрусткость пыли под ногами, тусклый румянец гранат, мускулы собственных рук, курлыканье далекой птицы — жизнь, жизнь, наслажденье всем живущим! И вдруг, в эту минуту, воспаленные глаза пастора встретили чей-то глаз из-под купы дерев. Это был Гуссейн, спрятавшийся в траву. Он делал ему знаки. Он говорил саибу руками, глазами, губами: саиб, Эллида найдена! Терпенье, саиб! Твой верный слуга исполнил, что ему приказали!

Вино или кровь, но что-то ударило в голову пастора с нечеловеческой силой. Он повернулся к мистеру Леберу, помолодевший и решительный: