Томас Манн - Будденброки

«Трудно сказать, что отразилось на лице Иоганна Будденброка. Глаза у него сделались испуганными и печальными, и все же он сжал губы так крепко, что в уголках рта и на щеках образовались складки, а это у него обычно служило признаком удовлетворенности при заключении выгодной сделки».

Еще бы! Если б Тонн решилась связать свою судьбу с судьбою мужа, ему пришлось бы — это он все же считал своим долгом — уплатить по векселям господина Грюнлиха, поддержать его дело , что обошлось бы ему в сто двадцать тысяч марок! А так все сводилось к сорока тысячам, да и то в перспективе, то есть в случае, если Тони выйдет вторично замуж. Вот и все! Не считая, конечно, «черного пятна» — развода, впервые занесенного в доселе безупречную семейную хронику Будденброков.

Когда, вслед за Иоганном Будденброком-старшим, покинул земную юдоль и младший носитель этого имени, главою фирмы стал Томас Будденброк; и сразу же в старинном торговом доме «повеяло свежим духом» более смелой предприимчивости. Благодаря уверенным светским манерам, своей покоряющей любезности и такту, новому шефу удалось заключить не одну выгодную сделку; при консуле Иоганне Будденброке такие связанные с риском блестящие успехи не замечались… Но что-то уже и тогда, на заре его деятельности, угнетало Томаса Будденброка: он частенько жаловался Стефану Кистенмакеру, своему неизменному другу и почитателю, на то, что «личное вмешательство коммерсанта во все дела, увы, выходит из моды», что «в наше время» курсы узнаются все скорее, благодаря чему уменьшается риск, а тем самым снижаются и барыши. «Время идет вперед, и лучшее, как мне кажется, оставляет позади… Мой дед, например, в пудреном парике и туфлях, отправился в Южную Германию в качестве поставщика прусской армии. Он обольщал всех, кто с ним соприкасался, пускался на всевозможные уловки и заработал уйму денег… Ах, Кистенмакер! Боюсь, что коммерсантов ждет жизнь все более и более серая…»

Эта тоска по былому, а говоря «презренной прозой» — по торговой конъюнктуре времен его деда, то есть времен освободительных войн против «великого корсиканца», она-то и отличала Томаса Будденброка от Хинриха Хагенштрома и прочих коммерсантов новейшей формации.

Те, напротив, твердо знали, что нет такого прошлого, о котором стоило бы печалиться, то с деловитой зоркостью присматривались к сегодняшней экономической конъюнктуре и, уж конечно, не брали примера со своих дедов, зане сами были родоначальниками вновь возникавших купеческих династий.

Личное обаяние Томаса Будденброка, его умение «дирижировать ходом событий — глазами, словом, любезным жестом», пожинало немалые плоды, но не столько на коммерческом, сколько на гражданском и светском поприще. Он женился на блестящей и умной женщине, дочери миллионера Герде Арнольдсен, женился «по любви», но и на «очень большом приданом»; вдобавок она превосходно играла на скрипке, как, впрочем, и ее отец, «крупный коммерсант и, быть может, еще более крупный скрипач». Блистательны были успехи Томаса Будденброка и в качестве общественного, можно даже сказать, государственного деятеля — конечно, лишь в малых масштабах ганзейского города-республики. Его, а не Германа Хагонштрема (сына старого Хинриха) избрали в сенаторы; более того, он стал «правой рукой» правящего бургомистра.

Но все эти успехи имели и обратную сторону. Болезненная потребность Томаса Будденброка в постоянном «взбадривании» своих легко иссякающих сил (он переодевался три раза на дню, и это «обновление» действовало на него, как морфий на наркомана) на сей раз привела к неразумной затее воздвигнуть новый дом, затмивший роскошью современного комфорта почтенное родовое гнездо на Менгштрассе, — затее, вполне отвечавшей высокому званию сенатора, но никак не скромным результатам его коммерческой деятельности.

Быть может, это дорогостоящее «обновление» и подорвало благосостояние старинной фирмы? Так или иначе, но именно с той поры один удар судьбы следовал за другим: то нежданный град побил пшеницу, купленную на корню Томасом Будденброком (не в наказание ли за нарушенный завет прадеда: «Сын мой, с охотой приступай к дневным делам своим, но берись лишь за такие, что ночью не потревожат твоего покоя»?); то старая консульша, без ведома Томаса, пошла навстречу предсмертной просьбе младшей дочери и завещала «наследственную долю Клары» се мужу, пастору Тибуртиусу; то зять Тони, один из директоров страхового общества, Гуго Вейншенк, присуждался к трем с половиною годам тюремного заключения за тяжкий должностной проступок.