Ефим Райзе - Еврейские народные сказки [Предания, былички, рассказы, анекдоты, собранные Е.С. Райзе]

Вышел бедняк из дома и стал в тоске бесцельно прохаживаться взад-вперед.

В это время на небе поднялся шум. Ангелы возроптали. Можно ли допустить, чтоб семья такого великого человека голодала? И когда? В великий праздник Пейсах! Господь Бог разгневался на людское бессердечие и уже решил было уничтожить весь город, но тут Илья-пророк вызвался спуститься на землю, чтобы выручить бедняка и его семью.

А бедный ламед-вовник продолжал прохаживаться взад-вперед по улице и тщетно ломал себе голову над тем, где и как достать денег для сейдера.

Вдруг навстречу бедняку идет богато одетый еврей, сразу видать — нездешний, и, поравнявшись с ним, спрашивает, не может ли тот указать ему приличный дом, чтобы снять квартиру. Он, дескать, купец, приехал в город по делам и не хочет проводить праздничные дни в заезжем доме. Наш бедняк и пригласил купца к себе на сейдер. Обрадовался купец, просиял, вынул из кармана кошелек с деньгами и отдал его бедняку с такими словами:

— Поспешите, у вас мало времени. Скоро праздник. Вам надо много чего купить. Завтра я приду к вам на сейдер.

Счастливый бедняк поспешил домой к жене и детям. Спустя два часа все необходимое для праздника было куплено. И семья бедняка стала с нетерпением ждать прихода гостя-купца. Но того все не было. Вечером все радостно сели к столу справлять сейдер, а купец так и не пришел.

Тут только все поняли, что купец этот был Илья-пророк.

В Люблине тяжело занемог главный раввин. Собрались у его постели лучшие люди города, ждут, что он им скажет, кого пригласить на должность раввина после его кончины.

— Мне нельзя открыть вам имя моего преемника, — сказал раввин. — Найдите того, кто смертельно заболеет вскоре после моей смерти. Этот человек и укажет вам, кто должен стать после меня раввином в Люблине.

Сказал так раввин и умер.

Стали узнавать и узнали, что внезапно заболел и, по всей видимости, скоро умрет старый портной — бедный, малообразованный еврей. Пришли к нему и стали спрашивать, кого назначить главным раввином вместо недавно скончавшегося. Портной вначале не хотел отвечать: мол, не его это дело. Стали его упрашивать. Молчит. Предложили: назовут несколько городов, пусть он хотя бы даст знак, из какого города пригласить раввина в Люблин. Стали перечислять города, и, когда назвали Острог, портной оживился: туда, дескать, езжайте, оттуда пригласите раввина. И помолчав, добавил:

— Я знаю, что острожский раввин не захочет ехать в Люблин, так скажите ему, мол, я велел.

Через несколько дней два посланца общины выехали из Люблина в Острог.

Приехали в Острог. Пришли к местному раввину, пригласили его занять раввинское кресло в Люблине. Жалованья от общины столько-то и столько-то. Но раввин и слышать о том не хочет. Здесь, мол, он родился, на здешнем кладбище покоятся его родители, деды и прадеды. Не поедет он в Люблин, и все тут. Посланцы стали набавлять жалованье. Не помогает. Тогда обратились к нему со следующими словами:

— Ребе! Нас послал к вам люблинский портной. Перед смертью он сказал нам: «Зовите в Люблин острожского раввина, скажите — я велел».

Услыхав, что портной умер, острожский раввин разорвал на себе одежду и сказал:

— Раз так — надо ехать. Надо ехать, раз он велел.

И потом долго-долго плакал навзрыд.

Вскоре после этого раввин вместе с посланцами выехал в Люблин. За несколько верст до города карету остановила толпа евреев. Они распрягли лошадей, сами впряглись в оглобли и торжественно ввезли в город нового раввина.

В первую же субботу после торжественной драши несколько знатных прихожан обратились к новому раввину и попросили рассказать о портном.

— Мы понимаем, — сказали они, — портной этот был великий человек. Наш покойный раввин знал об этом, но мы понятия не имели о его величии и святости, для нас он был обыкновенным портным, бедным и малограмотным.

Раввин долго отказывался говорить об этом, но, уступая настойчивым просьбам, наконец рассказал вот что:

— Да, это был великий человек. Я его видел только один раз и до самой смерти не забуду об этой встрече. Это было в Остроге. Я был тогда молод, день и ночь сидел в бес-медреше, изучал Тору. Днем, когда прихожане расходились, я, бывало, запирал бес-медреш и оставался наедине с книгами. Мне никто не мешал, меня ничто не отвлекало, и я наслаждался одиночеством и книгами. Однажды я сидел, углубившись в книгу, один в запертом бес-медреше и вдруг вздрогнул: около меня кто-то стоял. Я испугался: дверь была заперта, окна, как всегда зимой, закрыты ставнями — непонятно, как можно было попасть внутрь.