Рудольф Распе - Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена

Я полетел вниз, летел час, два с ужасающей скоростью, наконец, потерял сознание… Очнулся я, почувствовав прикосновение холодной воды, открыл глаза и увидел, что плыву по морю.

Надо мною расстилалось безоблачное небо, а вокруг ничего не виднелось, кроме гладкой водяной поверхности. Всякий другой, наверное, растерялся бы, но я, искусный пловец, сейчас же осмотрелся и поплыл. Скоро я увидел перед собою огромную ледяную гору. Конечно, я поплыл к ней, взобрался на самую вершину, не смотря на окоченевшие члены, и посмотрел вниз: у подошвы горы, около берега, плыла лодка с пятью дикими и одним европейцем. Склон горы был гладкий, как зеркало и не особенно крутой. Не долго думая, я закричал, что было мочи, и пустился с горы, как на салазках. Внизу я упал в воду у самой лодки. Меня втащили в нее. Европеец оказался голландцем; он рассказал мне, что мы находились в южном полярном море, около одного из неисследованных островов, у диких. Он сам попал к ним во время кораблекрушения. Теперь мне стало ясно, что Вулкан спустил меня через глубокую шахту, проходившую через центр земли…

Как мне жаль, что я совершил такое интересное путешествие в бессознательном состоянии. Дальше голландец сообщил мне совсем неутешительную для меня весть. Оказалось, что на острове Тайхатлибиати живет мирное племя диких под управлением добродушного князя, который, однако, подвержен маленькой слабости: он до страсти любит жаренных иностранцев, которых сперва несколько месяцев подряд откармливают всевозможными южными плодами. Голландца тоже откармливали таким способом, но незадолго перед окончанием срока с неба выпал дождь из жаренных паштетов, которыми он, конечно, всласть полакомился. Тогда князь рассердился и велел откармливать его вторично в течение целого месяца, после чего его должны были немедленно зажарить.

— Ну уж, Ганс, что другое, а о паштетах-то вы присочинили, — сказал я ему, — я известный барон Мюнхгаузен, изъездил весь свет, а паштетного дождя нигде не видал.

— Право, не лгу, ваше сиятельство, у нас на острове растет в горах особого рода дерево: его плоды имеют вид настоящих мясных паштетов и по своему вкусу также очень похожи на них. Сильные ветры срывают их с деревьев и рассыпают по всему острову — вот у нас и бываю часто летом паштетные дожди.

Впоследствии я, действительно, сам ознакомился с этими странными деревьями, которые, по-видимому, совершенно незнакомы нашим ботаникам.

Мы подплыли к острову, и голландец представил меня князю, который сидел на берегу. Тот милостиво кивнул мне головою и сейчас же сказал своему министру:

— Пусть его немедленно начнут откармливать.

Признаюсь, эта перспектива не представляла для меня ничего заманчивого, я ясно увидел, что моя всесветная известность не достигла еще этого острова. Тем более я удивился, когда по пути ко дворцу предо мною почтительно склонялись все деревья и кусты: очевидно, в растительном царстве вести распространяются быстрее, и растения острова Тайхотлибиати знали уже, кого они встречали.

Князь проникся большим уважением ко мне, когда увидел, с каким почетом встречали меня деревья. Он нагнулся к сопровождавшему его министру и прошептал:

— Мюнхгаузена можно подождать откармливать, некуда торопиться.

Когда мой голландец перевел мне эти слова, у меня камень упал с сердца…

Когда-нибудь я вам покажу этот камень, он весит тридцать два пуда; не даром так тяжело у меня было тогда на душе!

Я храню этот камень в своем кабинете редкостей, в память моего пребывания на острове Тайхатлибиати. Мне довольно трудно было перенести его в Европу.

Неподалеку от дворца росла группа деревьев, покрытых круглыми плодами, величиною с детскою голову. На трех из этих деревьев были повешены вниз головою три человека, и трупы их странно распростерлись по земле в ту минуту, когда деревья предо мною склонялись. Я спросил голландца, за что этих несчастных повесили. Тот рассказал мне, что они путешествовали в чужих землях и по приезде на родину бессовестно лгали, описывая местности, каких не видали и такие приключения, какие никогда не случались с ними.

Правда, наказание им придумали уж очень жестокое, но наказать за такие проступки следовало: нет ничего отвратительнее лжи в рассказах путешественника; всякий рассказчик должен постоянно помнить, что истина прежде всего.

Вечером я улучил минутку и остался наедине с голландцем.

— Послушай, брат Ганс, надо нам как-нибудь вырваться на волю, мне вовсе не нравится перспектива быть съеденным вместо жаркого…