Лайош Надь - Избранное

Каждый день, помимо подобных уроков, на долю учителя выпадали различные приключения. Как-то раз Андраш посадил его силой на лошадь, а лошадь пустил в галоп. Другой раз Андраш заглянул в комнату Пакулара, который, по своему обыкновению, прилег вздремнуть после обеда и забыл запереть дверь, и, увидев, что учитель спит, тотчас удалился, но всего на несколько минут, чтобы вооружиться гирей. У входа во флигель, предназначенный для гостей, стояла шарообразная железная гиря в сорок килограммов; ее принес Андраш в дом и, подойдя на цыпочках к спящему, положил ему на живот, — нечего спать средь бела дня.

Все это сходило за шутку, забаву, детские выходки молодого графа. Пакулар мог отбиваться, если умел, даже прибегать к подножке, если осмеливался. У него не было оснований обижаться, ведь ничего страшного ему не грозило, — Андраш ловко, с милой улыбкой выкидывал свои номера, и если Пакулар плохо защищался или слишком больно ушибался при падении, то молодой граф в самых любезных выражениях просил у него прощения. А учитель в свободное время, когда его оставляли в покое, размышлял в одиночестве, как быть. Забавная ситуация, ничего не скажешь, но довольно странная. Три недели он здесь, а занятия не начались. В октябре состоятся переводные экзамены, молодой граф, ничего не выучив, срежется, а он, Пакулар, опозорится. Если так пойдет дальше, — дело плохо, выходит, он не справляется со своими обязанностями и, кроме того, обманывает родителей Андраша, хотя обещал им быть добросовестным и в надежде на будущие успехи уже дважды заверял их, что занятия идут хорошо. К тому же в любой день может разразиться скандал. А если граф или графиня Берлогвари как-нибудь ради проверки, постучав, войдут к ним в комнату, а они в это время борются на ковре? Словом, учитель всячески обдумывал, как ему уехать из усадьбы, оставив свою должность, хотя и временную, но хорошо оплачиваемую. Пожалуй, лучше всего сослаться на какие-нибудь вымышленные обстоятельства: болезнь или что-то другое. А может, просто-напросто сбежать, написать в оправдание письмо с бесконечными извинениями.

Всего несколько дней провел он в терзаниях, потому что неожиданно пришла ему повестка явиться на военные учения. Пакулар числился в запасе, а резервистов иногда вызывали на месячный сбор. Граф Берлогвари, возможно, выхлопотал бы для него освобождение, но повестку выслали раньше на пештский адрес Пакулара, из Пешта она долго шла до Берлогвара, — короче говоря, слишком поздно попала учителю в руки. Был конец июля, учения начинались первого августа, — для хлопот не оставалось времени. Надо было ехать, и Пакулар с радостью покинул усадьбу.

Но его попросили прислать кого-нибудь вместо себя. Толкового, надежного, приличного на вид молодого человека. С Пакуларом расплатились, поблагодарили его за труды, и по приезде в Пешт он тут же стал искать достойного преемника себе, учителя для молодого графа. Среди его друзей подходящих не нашлось. Кто мог бы подойти, имел работу. Один приятель порекомендовал ему студента юридического факультета, Иштвана Надьреви. Надьреви, служивший раньше в адвокатской конторе, оказался как раз без работы, потому что в 1904 году студентов-юристов, желающих практиковаться у адвокатов, было хоть отбавляй. Главным образом из-за бедности Иштвана Надьреви остановил на нем Пакулар свой выбор. Единственная опора своей овдовевшей матери, он вынужден был, как говорили о нем, зарабатывать на жизнь и ей и себе. Впрочем, на дальнейшие поиски репетитора времени не оставалось. Еврей Фёльдеш и гордый своей благородной фамилией Пастели вскоре отказались от предложенного Пакуларом места. Рассчитывать можно было лишь на Надьреви; теперь предстояло поговорить с ним лично; повидав его, убедиться, отвечает ли он главным требованиям графа Берлогвари.

Через одного общего знакомого, Бохкора, Пакулар решил передать Надьреви, что в девять вечера будет ждать его в кафе «Фиуме». До сих пор переговоры вели лишь Пакулар с Бохкором, даже решали судьбу Надьреви,, а тот и не подозревал, что его ждет работа в провинции, в графском поместье, где он будет кататься как сыр в масле.

Бохкор пошел к Надьреви, на улицу Херпад. Был полдень, и он надеялся застать его дома. А не застанет, так подождет, — уж к обеду Иштван непременно вернется. Бохкор радовался, что принесет хорошую весть и поможет другу своему, старому гимназическому товарищу. Дверь открыла мать Надьреви, которая варила обед. Иштвана еще не было дома. Бохкор давно знал эту женщину. Она встретила его с улыбкой, провела в комнату. Квартира находилась на первом этаже четырехэтажного дома, окно единственной полутемной комнаты выходило во двор. Попасть в комнату можно было только через кухню. Бохкор сел на ветхий, продавленный диван и тут же перешел к делу: