Чарльз Сноу - Лакировка

Когда Бейл вернулся с доктором в участок, он доложил, что был встречен взрывом возмущения. В предыдущий раз Перримен, пригласив полицейских к себе в гостиную, держался с высокомерной снисходительностью и небрежностью.

На этот раз он разразился протестами и спросил, кто, собственно, возместит уважаемому члену общества напрасно потерянное время и сопряженные с этим убытки. Тем не менее, позвонив другому врачу (Бейл заметил, что звонок был только один и своему поверенному он не звонил), Перримен отправился в участок без дальнейших возражений. По дороге он почти ничего не говорил — только ворчал на погоду. Утро было отвратительное, витрины магазинов и окна верхних этажей отбрасывали полосы света в мутную мглу.

Перримена проводили в комнату, где его допрашивали в предыдущий раз, принесли ему чашку чая и оставили одного. В кабинете по убийству оперативники слушали сообщение Бейла. Раздавались одобрительные возгласы.

— Похоже, он вот-вот расколется, — сказал кто-то.

А один из самых молодых добавил:

— Сегодня он вам, шеф, больших хлопот не доставит.

Они все стояли, и молодой человек обращался к Брайерсу из-за чьего-то плеча.

— Держу пари, он уже доспел.

Брайерс хмуро улыбнулся, но сказал спокойно:

— Увидим, увидим.

Молодой оперативник добавил:

— Он сегодня выйдет в открытую.

Этот идиоматический оборот означал «скажет все», «сознается». Студенты-филологи предыдущего поколения пользовались им при протестах, заявляя свое мнение; затем оно вошло в жаргон преступного мира. И тогда же бойкие молодые полицейские не устояли перед соблазном и приспособили его для своих целей. На этот раз Брайерс пропустил его мимо ушей.

Брайерс не торопился, но это был чистый расчет. Только около одиннадцати он кивнул Шинглеру и направился в заднюю комнату.

— Доброе утро, доктор, — сказал он, возвращаясь к официально-вежливому тону.

— Доброе утро, старший суперинтендент. — Перримен не встал, а только слегка наклонил голову.

— С инспектором Шинглером вы, кажется, знакомы.

Перримен еще раз наклонил голову.

Небольшая комната выглядела уютно. За окном густел сумрак, словно начиналось солнечное затмение. Посверкивали копья дождевых струй. А в комнате было светло и тепло — не жарко, а по-приятному тепло. Как только Брайерс и Шинглер вошли, следом за ними внесли поднос с чайными чашками. Начищенная пепельница ждала перед стулом Брайерса, а рядом лежали наготове две пачки сигарет.

В физическом смысле все было очень комфортабельно. Перримен откинул голову — движение, которое всегда действовало Брайерсу на нервы, — и сказал:

— Прежде всего я хотел бы сделать заявление.

— Я запишу, — поспешно сказал Шинглер.

— Нет-нет. Заявление не в вашем смысле. Я хочу заметить вам, старший суперинтендент, что, естественно, я охотно готов оказывать вам помощь в разумных пределах…

— Я в этом не сомневаюсь. — Тон Брайерса был абсолютно бесцветным.

— Но я считаю нужным напомнить вам, что у меня есть моя работа. Это очень серьезное ее нарушение, а если меня снова оторвут от дела без заблаговременного предупреждения, последствия для некоторых пациентов могут оказаться более чем серьезными. Поступаться другими людьми и собой я могу лишь до известной степени. Это само собой разумеется. Сегодня я в вашем распоряжении, но, если вы пожелаете повторить свое приглашение, я вынужден буду прибегнуть к юридической помощи.

— Это ваше право, доктор.

— Вы понимаете, что в прошлый раз, когда я был здесь, я пошел вам навстречу в гораздо большей мере, чем вы могли бы рассчитывать.

— Это ведь зависит от точки зрения, не правда ли?

Брайерс подумал, что у Перримена можно учиться тому, как владеть собой. Мало кто способен на подобный самоконтроль, подумал он позднее. От этого ему самому становилось труднее владеть собой.

Теперь было не время начинать с обиняков. Он сказал:

— Я хочу вернуться к болезни леди Эшбрук. То есть к ее предполагавшемуся раку.

— Об этом я уже сказал все что мог.

— Я хочу уточнить. Вы ведь говорили мне, что считали, что результаты анализов будут положительными?

— Я говорил вам, что считал это возможным.

— Вы считали это более чем возможным? — спросил Шинглер.

Перримен даже не посмотрел на него, но ответил:

— Я уже говорил старшему суперинтенденту…

— Что считали это вполне вероятным? Следовательно, — продолжал Брайерс, — вы имели дело с пациенткой, которая могла быть смертельно больна. Так?