— Сколько? — повторил Брайерс.
— Я соображаю. Леди Эшбрук, разумеется, со мной об этом говорила. Она не хотела, чтобы я терпел ущерб. Это отнимало определенное время и, естественно, возлагало на меня ответственность. А потому она сказала, что у меня есть право на комиссионные. Леди Эшбрук неоднократно называла сумму в две-три тысячи. Примерно столько посреднику и полагается.
— Немного! — вставил Флэмсон.
— Она берегла свои деньги. И О'Брайен их берег. А я ведь в конце-то концов оказывал дружескую услугу, и только.
— Конечно, никаких доказательств всего этого нет? — сказал Брайерс.
— Их и быть не может.
— Ну а когда она умерла? Какую сумму она назначила вам?
— Отнюдь не значительную. Лоузби должен был получить частями двадцать тысяч фунтов. Прочие суммы — вовсе пустяки. А то, что осталось, могло составить мои комиссионные. — И вы утверждаете, что не имеете представления о том, чему равнялась бы эта сумма?
— Ни малейшего. Во всяком случае, я не предполагал получить что-либо существенное.
— Ну разумеется не предполагали. — Брайерс продолжал, не изменив тона: — А теперь с вашего разрешения я предпочел бы все это оставить. Нам не стоит тратить время на махинации с налогами.
— Так, на что же нам стоит тратить время? — Перримен демонстративно поглядел на часы. Было уже за десять. Они сидели тут больше четырех часов.
Брайерс сказал:
— Остается вопрос об убийстве.
Голоса мало что выдавали, лица — и того меньше. Если бы они обсуждали спектакль Национального театра, магнитофонная лента, фотографии запечатлели бы не больше эмоций.
37
— Мне ведь незачем объяснять вам, для чего все это потребовалось, правда? — Брайерс говорил медленно, тщательно выбирая слова. — Убийство. Вот о чем мы хотим вас спросить, как вы сами понимаете.
— Не стану утверждать, что меня это очень удивляет. — Перримен сказал это с высокомерно-снисходительным, словно бы добродушным сарказмом.
— Мне незачем говорить вам, почему мы уделяли столько внимания деньгам. Пока достаточно, чтобы вы сами об этом подумали.
Брайерс раздавил окурок. В пепельнице их набралась уже целая горка. Он спокойно помолчал. Потом словно бы мимоходом без всякого нажима спросил:
— Ну а вы? Вы ведь могли ее убить, не так ли?
— Я не вполне вас понимаю. — Перримен сохранял полное хладнокровие.
— Возможно, вы поймете. Рано или поздно. Вы ничем не можете подтвердить, что сказали нам правду о том, как провели тот вечер. Я отдаю себе отчет, что в таком положении может очутиться кто угодно. Но что бы вы нам ни говорили, вы тем не менее могли быть и там. Вы согласны?
— У меня нет доказательств обратного. Я согласен, что, теоретически говоря, мог быть и там.
— Я уже сказал, что это относится и ко многим другим. Но вы имели к ней свободный доступ. У вас был собственный ключ от входной двери.
— Мне казалось, я достаточно ясно объяснил, — Перримен откинул голову, — что был ее близким другом.
— А кроме того, ее врачом. Это ставит вас в особое положение, не так ли? И могло обеспечить вам определенные преимущества.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Думаю, вы отлично понимаете. Это же вполне ясно. Вы умный человек. Если требуется убить старуху, у врача есть определенные преимущества. Особенно если она его пациентка. Она ведь доверяет ему, не так ли? Она доверяет его рукам.
— Теоретически это так.
— У вас хорошие руки, доктор.
Перримен держал их перед собой, уперев друг в друга длинные пальцы с коричневыми ногтями, полусогнутые, сильные.
— Да, мне говорили.
— И у вас было бы еще одно преимущество. Вы бы точно знали, как сжать эти руки, чтобы все обошлось тихо. Конечно, вам пришлось бы заранее как-то объяснить, почему вы в перчатках, но для находчивого человека это было бы несложно, Например, вы зашли прямо после визита к пациенту с инфекционным заболеванием.
Перримен улыбнулся.
— Да, врач мог бы проделать все это. Мне остается только снова воздать должное вашему воображению. Да, теоретически это могло произойти так. Беда лишь в том, что в действительности ничего этого не было.
На этот заключительный укол Брайерс не обратил никакого внимания и продолжал:
— Одна деталь убийства нам все еще не вполне ясна. Врач, конечно, знал бы, что она уже мертва. Так зачем же он размозжил ей голову? Бесцельно. Рискованно. Его могло забрызгать кровью. Разве только он принял предосторожности, которые нам пока не удалось установить. Во всяком случае, если бы он хоть немного подумал, то не стал бы этого делать. Не схватил бы молоток. Естественно, нам лучше, чем кому-либо, известно, что человек, убив кого-нибудь, нередко впадает в исступление. Свидетельств этому можно набрать более чем достаточно, только мы предпочитаем о них не упоминать. Но в данном случае не было никаких признаков. Хорошо, пусть не припадок безумия. Возможно, попытка инсценировать зверское убийство, изобразить захваченного врасплох тупого грабителя. То же самое с разгромом в комнате. Опять инсценировка. Мы это поняли с первого взгляда.
Читать дальше