Нам Као - Избранное

Чтение продолжалось. Хоанг внимательно слушал, куря сигарету. Время от времени он хлопал себя по бедру, восклицая:

— Вот уж действительно талант! Такое и представить себе невозможно! Ай да Цао Цао!

1948

Перевод Е. Глазунова.

19.10.47. На большой дороге, примерно в трех километрах от нас, изредка слышится гул моторов. Там проходит вражеская техника. Население покинуло эти места, попряталось в труднодоступных горных районах. Не закричит петух, не промелькнет человеческая фигура. Молчит заброшенная водяная мельница. Не слышно трещоток, которые обычно надевают на шею пасущимся на воле буйволам. Монотонное журчание стремительного ручья, кажется, только усиливает впечатление окружающего нас безмолвия.

В нашей работе по транспортировке и укрытию оборудования и припасов наступила короткая пауза. Три дня подряд мы до изнеможения таскали на себе грузы. Вчера так и заночевали в джунглях. Проснулись утром: открытые места на теле у всех сочились кровью от укусов — лесные пиявки!

Но нам было не до пиявок. Тут же, возле потайного склада, устроили четвертьчасовое экстренное совещание (необходимости в долгих дискуссиях никто не испытывал), на котором все решилось быстро и просто: основная часть нашего учреждения немедленно отправлялась на заранее подготовленную отдаленную базу. Небольшая группа из трех человек (Ань Ты, Кханг и я) оставалась, чтобы продолжать действовать в этих местах, но уже по новой программе.

Решение принято, мы стали готовить рюкзаки, чтобы подняться к манам. Этот горный народ для нас пока неведомый мир. Пробовали узнать про обычаи манов от их соседей — тхо, деревни которых почти примыкают к поселениям таинственного племени. Но даже из стариков народа тхо мало кто бывал в манских деревнях. За исключением местного уполномоченного от патриотического фронта, человека, свободного от предрассудков межплеменной розни, нередко бывавшего у манов, все знакомые на наши расспросы реагировали одинаково — ответы выражали одновременно чувства страха и презрения: «Маны?.. О-о!.. Они едят и спят прямо на земле, не как все люди. На теле полно вшей, а в доме у них ползают змеи. Лопочут по-своему — не разберешь. Всегда себе на уме. К ним лучше не ходить — живым назад не воротишься!..»

Ань Ты, в задачу которого входило подыскать удобное место для типографии, уже поднимался к манам. Он жестом указал на гору с немыслимо крутым склоном. Ничего похожего на дорогу или хотя бы тропу. И полное безлюдье вокруг. Лишь еле приметные следы в густой траве да на опавших листьях будут нашими единственными и ненадежными ориентирами. Нигде ровного места, хотя бы шириной с лезвие ножа, чтобы можно было сесть и перевести дух. Сплошная отвесная стена. Шесть километров нам ползти вверх и чиркать носом о «дорогу».

Трудности предстоящего подъема поглотили все наше внимание. Страх перед горцами отступил на задний план. Да и чего их бояться, этих манов? Чем они отличаются от тех же тхо или от нас самих, жителей равнин? Быстрее ходят по горам, да удивительно ловко ориентируются в лесу, даже мышиную тропу на поляне и ту не пропустят. Живут они, конечно, в крайней нищете и заброшенности. Но что касается их кровожадности, то это представляется недоказанным и маловероятным.

Надо заметить, что наши ноги, избалованные мостовыми ханойских улиц и площадей, чувствовали себя весьма неуютно в горах. С непривычки мы продвигались очень медленно. Опасаясь обычных для октября в этой местности холодов, каждый оделся потеплее. И все же мы здорово замерзли, когда пришлось переходить вброд горный поток. Зато потом, на подъеме, были вынуждены сбросить всю верхнюю одежду. Лезли с раскрасневшимися лицами, обливаясь потом, задыхаясь от натуги. Ну и жара!.. Страшно хотелось пить. На уровне моих глаз видна была только пятка впереди идущего, однако его учащенное дыхание, можно подумать, раздавалось рядом, над самым ухом. Иногда вздох прерывался зубовным скрежетом. Каждый шаг требовал усилий тяжелоатлета. Сделав несколько сот шагов, мы останавливались, согнув одну ногу в коленке, другую вытянув прямо. В этих комических позах мы замирали, чтобы отдышаться, и, поглядывая друг на друга, с трудом удерживались от смеха. Я несколько раз ощупывал мышцы ног — мне все чудилось, что они увеличиваются с каждым новым шагом.

Лес становился гуще, и пробираться извилистыми ходами было все труднее. Деревья стояли стеной, заросли казались непроходимыми, но если приглядеться, то открывалось сразу несколько просветов, каждый из которых можно было принять за тропу. Несколько раз мы сбивались с пути, теряли направление. Над головами по-прежнему сплошная масса листвы, через которую иногда пробивается свет. Заметно потемнело. Что это? Вечерние сумерки? Определить невозможно. А вокруг никаких признаков жилья, и не у кого спросить дорогу. Наш товарищ уже дважды поднимался сюда, но, видимо, на этот раз мы все-таки заблудились. И вот приходится возвращаться на прежние позиции, чтобы снова начать карабкаться вверх. Когда силы наши были уже на исходе, ноги потеряли всякую чувствительность, а спина гудела и горела огнем, мы вдруг увидели человека. Ань Ты радостно вскрикнул: