Нгуен Хонг - Избранное

Подняв голову, я взглянул на плывшие по небу белые облака, и мне показалось, будто и там, в вышине, вьется пятицветная лента и мелькают ступни маленькой циркачки.

А медведь, едва девочка вскочила на плечи отцу, тотчас встал и начал кружиться у его ног, выгибаясь, потом распрямляясь и вновь выгибаясь. Черная шерсть его поблескивала на солнце, словно в ней торчали раскаленные добела иглы. Я понял, он снова выступает партнером девочки, просто уже начался другой, новый номер.

Я не умел читать по-китайски, но от знатоков узнал, что иероглиф, вышитый золотом на треугольном красном флажке, читается — «хоа». А услышав, как отец да и кое-кто из завсегдатаев называют девочку Сяо Хоа, утвердился в своей догадке: Хоа — это фамилия циркачей. А дочку по-нашему, выходит, звать не Сяо, а Тиеу — Маленькая. Узнать бы заодно и имя отца… Что он за человек, откуда родом? Ведь Поднебесная, о которой я столько читал в детстве, необъятна и многолика.

Однажды я встретил их на дороге. Они уходили куда-то, должно быть, далеко отсюда. Я остановился и проводил их взглядом. Отец — рослый и кряжистый, с бакенбардами, сходившимися под подбородком, как обычно, голый до пояса и все в той же леопардовой шкуре, обернутой вокруг бедер, — держал в руке копье, в корзинах на коромысле он нес несколько лаковых ларцов, вмещавших весь их нехитрый скарб. Девочка — круглоглазая и румяная, в широкой голубой блузе, с корзиной за спиной — старалась приноровиться к широкому шагу отца. Медведь — черный и лоснящийся, с белым пятном на груди и звонкими колокольцами на ошейнике — ковылял вприпрыжку то впереди, то позади или сбоку от девочки. Над дорогой висела густая пыль. Багровел закат. Цирковая труппа шла по дороге, пока не пропала из глаз.

Потом, проходя здесь вечерами, я вспоминал их представления; и мне все чудилось, будто я вижу воочию рослого отца с его ношей, девочку, похожую на цветок, и черного медведя, словно повязавшего вокруг шеи белую салфетку. Они появлялись и исчезали в сумерках; и на сердце почему-то ложилась тяжесть.

В одном старинном романе, полном необычайных подвигов и приключений — я ребенком еще читал его вслух отцу с бабушкой, — тоже был циркач по фамилии Хоа. И у него, как сейчас помню, имелась дочь, но только лет шестнадцати или семнадцати. А сам он был уже старый и совершенно седой. Старый Хоа, кроме цирковых представлений, промышлял перевозкой товаров из города в город. Так и разъезжал он по дорогам — пускался в извоз с осени, когда еще дули ветры с дождем, а в пути застигала его зима с холодами и снежными бурями, и доставлялся товар по назначению только весной, когда стаивал снег. И по всем бесконечным дорогам, перевалам и переправам старый Хоа скакал на любимом своем вороном коне, а дочь его — на огненно-рыжем. Следом за ними тянулась вереница повозок. Над передней повозкой развевался большой красный флаг с вышитым золотом огромным иероглифом «хоа». Над какими только дорогами и землями не реял этот флаг с той поры, когда старый Хоа был еще молод и не родилась его единственная дочь. Однажды всего за каких-то полмесяца их караван пересек бескрайний лес из диких слив и яблонь. Белые лепестки, подхваченные вихрем, уносились к вершинам небосвода и смешивались с холодными снежинками. У дочери старого Хоа, восседавшей на огненно-рыжем скакуне, было два драгоценных меча. На теле она носила широкую блузу (правда, цвета спелой сливы), а поверх нее — одеянье из кожи морского чудовища. Ну, а сам Хоа, выезжавший, как вы помните, на вороном коне, не выпускал из рук короткого меча, и шапка его была обшита такой же кожей. Оба всадника и их кони осыпаны были белыми лепестками и снежинками…

Хозяева самых богатых лавок и постоялых дворов вдоль всех проезжих дорог, а также знаменитые герои и полководцы — эти располагались обычно на неприступнейших горных вершинах, — чуть завидя издалека повозку под красным флагом с золотым иероглифом «хоа», тотчас слали навстречу гонцов и приглашали старого Хоа с дочерью в гости. И, не взяв ни гроша за постой и прокорм, почтительно провожали их, поднося на прощанье бесценные дары да отменные яства — в дорогу. Ежели старый Хоа с дочерью делали привал в людных местах, они непременно давали там представление. Девушка плясала, жонглируя двумя дорогими мечами, а старый Хоа творил чудеса со своим коротким мечом. И все, как один, восхищались ими, восхваляя столь дивные дарованья.

Но, говорят, жена старого Хоа прежде, до родов, умела плясать с мечами по земле, куда неприметно для глаз вкопаны были — остриями кверху — длинные отточенные ножи. Долгая пляска ее была сложна и замысловата, она то и дело касалась земли, иногда даже ложилась на нее плашмя; но ни на теле ее, ни на ногах не оставалось и малой царапины, и красота ее не увядала.