Пио Бароха - Алая заря

Мадридец, известный полиции как человек, близкий к анархистам, в свое время был привлечен по делу о покушении на улице Кабеса и отсидел несколько месяцев в тюрьме.

Право. — Закон. — Рабство. — Коровы. — Негры. — Белые. — Прочие мелочи

В следующее воскресенье был великолепный день, Мануэль с Сальвадорой решили прогуляться, поэтому на собрание он попал поздно.

Когда Мануэль вошел в помещение кегельбана, споры достигли крайнего напряжения.

— Как ты поздно, — заметил ему Мадридец. — Жаль. Ты много потерял. Тут целая катавасия. Впрочем, все еще впереди.

Лица у всех были возбуждены.

— Кто же главные спорщики?

— Студент, Пратс и этот, твой друг, горбатый.

«Горбатый — значит Ребольедо», — сообразил Мануэль.

— Главное, что мы провозглашаем, — запальчиво говорил студент Мальдонадо, — это право всех на благосостояние.

— Не вижу, чтобы это право где–нибудь осуществлялось, — возражал Ребольедо–старший.

— А я вижу.

— А я нет. На мой взгляд, иметь право без возможности пользоваться им — все равно что не иметь его вовсе. Мы все имеем право на благосостояние. Точно так же, как все мы имеем право, скажем, на застройку Луны. Но разве его можно осуществить? Конечно нет. А раз нет, то это все равно как если бы у нас его не было.

— Вопрос не в том, можно или нельзя: право всегда остается правом, — возразил Мануэль.

— Верно! — поддержал его Пратс.

— Нет, не верно! — запротестовал горбун, энергично мотая головой. — Потому что право личности меняется от эпохи к эпохе и даже от страны к стране.

— Право никогда не должно меняться! — раздались голоса из группы якобинцев.

— Как же в этом случае объяснить, ну, к примеру, историю с рабами? Раньше можно было иметь рабов, а теперь — нельзя, — спросил горбун.

— Можно было, потому что были дурные законы.

— Все законы дурны, — отрезал Либертарий.

— Законы все равно что сторожевые псы на нашем Третьем складе: они лают на тех, кто носит рабочую блузу и бедно одет, — ядовито заметил Мадридец.

— Если бы исчезло государство и законы, — вмешался один из присутствующих, — люди сразу стали бы лучше.

— Это совсем другой вопрос, — отмахнулся Мальдонадо. — Я хотел сказать этому сеньору, — и он указал на Ребольедо. — Я… не помню, о чем я говорил.

— Вы говорили, — подхватил горбун, — что древние законы, которые разрешали иметь рабов, были дурны, и я не возражаю против этого; я только хочу сказать, что, если бы вернулись прежние законы, вернулось бы и право иметь рабов.

— Это неверно. Законы и право — разные вещи.

— Что же в таком случае есть право?

— Право есть то, что принадлежит каждому человеку от природы. Все мы имеем право на жизнь. Надеюсь, вы этого не будете отрицать?

— Дело не в том, отрицаю я это или утверждаю. Но представьте себе, что завтра, в Мадриде, например, объявятся эфиопы и начнут направо и налево рубить головы. Что вы будете делать с вашим правом на жизнь.

— Они могут лишить нас жизни, но не права на жизнь, — возразил Пратс.

— По–вашему получается, что тот, кто будет убит, будет иметь тем не менее право на жизнь?

— У вас в Мадриде всё стараются превратить фарс, — вспылил каталонец.

— Это никакой не фарс, а вывод из того, что вы говорите.

— Вы рутинер.

— Я спорю как умею. Я высказываю свои доводы, а ваши пока еще меня не убедили.

— Но разве вы не согласны, — воскликнул Мальдонадо, — что всякий, кто рождается, обретает право жить?

— Не знаю, — отвечал горбун, — но мне надоели все эти благоглупости, здесь много болтают, а о деле — ни гугу. Я что–то не видел тех прав, о которых вы толкуете. Вот и выходит, что все ваши рассуждения о правах — пустая болтовня. Вроде того как если бы мне хотели доказать, что я имею право избавиться от своего горба. Я полагаю, что все определяется обстоятельствами, и позволю себе привести такой пример. Предположим, я хочу пронести бутылку вина через таможню. Если даже я хорошо ее спрячу, но ее заметят, с меня берут пошлину. И что же я делаю? Я плачу. А почему? Потому что у них есть право требовать эту пошлину. Но если завтра пошлины отменят, они не посмеют взять с меня и десяти сантимов, хотя бы я нес с собой целый бочонок, и это потому, что у них не будет такого права. Это же проще простого. Человек живет, если ему живется, а нет — так умирает, а когда умрет, его похоронят — вот вам все право и вся философия.

— Если все валить в одну кучу, то и спорить не о чем, — сказал Мальдонадо.