Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Выведите эту гяурскую свинью! — приказал он. — Сейчас я его повешу на раките.

Из соседней комнаты высунулся перепуганный мальчонка, но мать втянула его обратно.

В это время старая Гатевица, которую удерживал баш-чауш, вырвалась и бросилась в ноги мюлязиму.

— Пощади его, ага! — кричала она. — Оставь мне его! Не убивай!

Мюлязим глянул на нее, отпихнул ногой и продолжал избиение. Он злился и на гяуров и на важных господ, которых принесло так некстати, и на самого себя. На неверных он злился за то, что они подрывали незаметно, у него под носом, султанскую державу. На важных господ он злился за то, что они умели только приказывать и отсиживаться в тепленьких, безопасных местах. На себя же злился за то, что так глупо проглядел всю эту историю. Надо было самому идти сразу и схватить болгарских бунтовщиков, а не посылать бестолкового старосту, который только глазами хлопает… Он корил себя и за то, что все лето просидел, как сытый кот, в этом грязном селе, и теперь опасался, что гяуры успели напакостить и в других местах и, если это обнаружится, ему несдобровать… «Ничего, я справлюсь с этой падалью!» — грозился он. Вздернуть десяток-другой, повесить их на колодезных журавлях среди села, тогда будут знать и помнить, как поднимать руку на падишаха и его империю…

Как и ожидал мюлязим, важные господа в корчме не приняли вину на себя, а обвинили его в бегстве двух врагов султана. И в конце концов тоже заявили, что с болгарскими разбойниками пора разделаться… Бросились разыскивать и младшего из братьев Гатевых. Но он тоже успел скрыться. В это время трое солдат избивали в подвале корчмы старого Гатева. Сначала он стонал, а потом затих, словно бы заснул, и только вечером пришел в себя. Немного погодя его бросили на телегу и вывезли на площадь возле шоссе. Старик не стоял на ногах, и двое солдат поддерживали его. Окровавленное лицо его так распухло, что односельчане, пугливо выглядывавшие из соседних ворот, не сразу его узнали.

Турки повесили его на старой, дуплистой шелковице, стоящей на обочине, и ушли.

Маленькая площадь опустела. Вечерний ветерок, который в это время приятно освежал и помогал крестьянам отвеивать зерно, тихо раскачивал окровавленный труп, слегка поворачивая его то в одну, то в другую сторону. Никто не смел снять и похоронить покойника, никто не смел даже подойти к нему. Наступила глухая, зловещая ночь. Мрак давил души порабощенных, мучительной болью сжимал сердца. Днем страх не казался таким пронзительным и гнетущим.

После этого мюлязим с солдатами прочесали село, обшарили все дворы, перевернули все в домах. Тащили, били, убивали. За три дня повесили восьмерых.

Крестьяне замерли от ужаса и попрятались, кто где мог. Село опустело. Никто не осмеливался выглянуть за ворота. Нечесаные, обезумевшие от страха матери не пускали детей даже во двор, колотили их безо всякого повода и не знали, что делать дальше и куда деваться. В хлевах мычали коровы и волы, кричали буйволицы, блеяли овцы. На верхнем конце села сгорело несколько домов. Никто не решился гасить пожары.

Димитр и Гочо лишь на третий день узнали о смерти отца, а еще дней десять спустя услышали и о казни других односельчан. Их тревожила участь младшего брата, который, судя по слухам, скрылся, они стали разыскивать его и нашли. Парень был потрясен смертью отца, он смотрел исподлобья, ни с кем не разговаривал и только сопел. Вооруженный одним кинжалом, он горел жаждой мести, ему хотелось ворваться в корчму Ставраки и разделаться с палачами, изрубив их на кусочки. Но что сделаешь одним лишь кинжалом!

Димитр расспросил его обо всем, что тот видел своими глазами.

— Ну а теперь ты куда? Пойдешь с вами? — спросил Димитр.

— А куда мне еще идти? — удивленно глянул на него Грозю.

— Давай-ка переправим тебя в Кетенлик… к тетке Пасе, а? — спросил Димитр.

— Не хочу! — решительно отрезал парень.

Димитр промолчал. Ответ ему понравился. Но он опасался, что в жестокой борьбе могут погибнуть все трое. Тяжело будет старой матери потерять сразу трех сыновей. Пусть уцелеет хоть младший, ведь он матери дороже всех. Однако, убедившись, что Грозю не отговорить, Димитр хлопнул его по плечу:

— Ладно.

Братья успели уже свыкнуться с тревогами и опасностями жизни гонимых зверей. Они скрывались в рощах, в неубранной кукурузе, в болотных камышах и осоке, спали где придется, ели что попало. Они ждали, что русские вот-вот спустятся с Балкан и освободят и Южную Болгарию. Но война затягивалась; доносились смутные слухи о тяжелых боях. Турки утверждали, будто московцы бегут на север.