Вилли Бредель - Отцы

Была война, но если кто-либо заговаривал о войне, — а это было неизбежно, — лицо старика каменело, он отворачивался и умолкал, словно был один в комнате. Брентен однажды предложил:

— Давайте, отец, по-прежнему раз в неделю собираться на партию ската.

Хардекопф отказался. Как-то в субботу вечером пришел Отто и спросил отца, не пойдет ли он завтра с ним на рыбный рынок в Альтону. Хардекопф только молча покачал головой. На следующий день старик пошел туда один. Побрел через разрушенные кварталы на рыбный рынок…

Хардекопф бежал от людей. Он ушел в себя, молча читал «Гамбургское эхо», ни слова не говоря наклеивал марки на свой партийный билет и на профсоюзный. Когда однажды старый его знакомый, сборщик взносов Фридрих Тальбек, много лет приходивший к нему за деньгами, попытался заговорить о политике, Хардекопф закричал:

— Об этом лучше молчи! И так от вранья деваться некуда! Все мы олухи, понимаешь, олухи все до одного!

С тех пор Тальбек как можно тише и незаметнее входил в дом, бормотал под нос приветствие, торопливо наклеивал марки на партийный и профсоюзный билеты Хардекопфа и, сунув в карман деньги, так же тихо и незаметно исчезал.

Хардекопф много раз пытался узнать у мастера Пельброка и у товарищей, что сталось с Фрицем Менгерсом. Никто ничего не знал. Как-то утром — это было еще в середине августа — в литейный цех явились четверо штатских и увели с собой Менгерса. За три дня до того на верфи были чиновники из уголовной полиции; они сразу направились в контору и вызвали туда рабочих, которых намеревались арестовать. Двух токарей успели предупредить, и они благополучно скрылись с территории верфей. Менгерса взяли прямо из цеха. Тут же на верфях стали циркулировать самые фантастические слухи. Одни говорили, что арестованные выдали военную тайну. Каких-нибудь два-три часа спустя появился новый слух — что это агенты враждебных держав. Вслед за ним — что аресты произведены в связи с недавней катастрофой: в корпусе «Зейдлица» взорвались кислородные баллоны. Дело, значит, в саботаже на верфях. Еще через некоторое время нашлись умники, которым было достоверно известно, что Фриц Менгерс — главный зачинщик и что он уже расстрелян.

Хардекопф молчал. Молчанием отвечал он и на все эти глупые и подлые подозрения. Но однажды, не в силах больше сдерживаться, он спросил у мастера Пельброка:

— Что вы скажете об этих дурацких слухах насчет Менгерса? Это Менгерс-то — иностранный агент?

— Хардекопф, — посоветовал ему сильно подвыпивший мастер, — не впутывайтесь в это дело. Держите язык за зубами. Я тоже — молчок. Дьявол его знает, вдруг еще откроют, что и вы и я — французские или английские агенты.

— И никто, значит, не вступится за Менгерса?

— Я вижу, Хардекопф, вы до сих пор не поняли еще, — ответил мастер, дыша прямо в лицо Хардекопфу винным перегаром, — что прошли те времена, когда один стоял за другого. Теперь каждый должен думать только о себе. Да, — прибавил он, — плохие, плохие времена. Кто же мог предвидеть?

Спустя несколько дней, после того как сына Штюрков, Фридриха, изучавшего сельское хозяйство в поместье под Бойценбургом, призвали в армию, Штюрки получили уведомление, что Артур «пал за отечество на поле чести». Это была первая жертва войны среди родни Хардекопфов. Фрау Хардекопф и Фрида уговорились вместе пойти к Софи Штюрк. Тяжелая обязанность, но выполнить ее нужно. На дверях штюрковской квартиры висела записка: «От выражений соболезнования просим воздержаться». Они все же постучали, потом нажали на ручку двери. Дверь была заперта, им не открыли. Женщины переглянулись.

— Как бы они не сделали с собой чего-нибудь, — сказала Фрида.

Мать и дочь еще некоторое время постояли в нерешительности, не зная, что предпринять, и повернули обратно. Сердца их тревожно бились. И им стало страшно. Они только сейчас осознали всю беспредельность обрушившегося на Штюрков горя.

Обычно Густав спускался в свою мастерскую в восемь часов утра. Фрида знала об этом. На следующий день Фрида стала караулить Штюрка в подъезде напротив его квартиры. Шторы на окнах были уже подняты. Ровно в восемь Штюрк вышел из дому, держа в руках, как всегда, маленькую клетку с птичкой. Фрида вздохнула с облегчением. Густав как ни в чем не бывало спокойно вошел в ворота и открыл мастерскую. Несколько минут Фрида колебалась: пойти вслед за ним? Или не надо? Она уже было решилась, но за несколько шагов до мастерской повернула обратно.