Вилли Бредель - Отцы

Фрау Хардекопф лелеяла тайную надежду, что после первого рейса Фриц поостынет к мореплаванью. А вышло наоборот: мальчик, оказывается, был прирожденный моряк. Первый свои заработок он израсходовал, а потом начал откладывать деньги, жалел каждый пфенниг: он мечтал поступить в морское училище и получить аттестат штурмана.

— Но у тебя уже есть профессия, — сказал отец Хардекопф. — ты ведь проучился четыре года. Неужто зря?

— Я всегда тебе говорил, — ответил Фриц, — что я напрасно потерял четыре года. Я мог бы сейчас быть уже в морском училище. Да ты не огорчайся: все, чему нас учили, мне очень даже пригодилось.

Цецилия своим веселым и живым нравом покорила не только свекра, но и «сердитую» свекровь; Паулина Хардекопф не скрывала, что привязалась к «девчонке». В Фрица, своего юного деверя, Цецилия влюбилась по уши. Никто так самозабвение, как она, не внимал его рассказам о пережитых им приключениях. Она всегда так устраивала, чтобы сесть с ним рядом. Однажды она принесла ему в подарок хорошенькую сетчатую рубашку.

— Пригодится тебе в Африке, ведь там очень жарко, — сказала она, глядя на Фрица выжидающе-влюбленными глазами.

В другой раз она купила ему шелковый галстук-самовяз. Он ласково поблагодарил ее, пожал обе ее маленькие ручки, но на влюбленные взгляды не обратил ровно никакого внимания. Матери своей она чистосердечно все поведала. Фрау Фогельман испугалась до смерти.

— Цилли, бога ради, Цилли, не делай глупостей!

— Да он чудесный парень, мама. Если бы ты его только видела!

— Ты сведешь меня в могилу, — причитала фрау Фогельман. — Ну что ты за человек! Чем все это кончится? Ведь будет отчаянный скандал. Брат мужа! Дитя, дитя, я тебя не понимаю. Образумься же наконец!

— Да чего ты волнуешься, мама, — печально сказала Цецилия. — Он ужасно глуп. Двадцать лет. И моряк. А до чего же глуп!

Три дня Цецилия бродила молчаливая и грустная. Все опостылело ей — и дом и хозяйство, не радовал даже ребенок. А когда Отто спрашивал, что с ней, она отвечала, что у нее мигрень. Фрау Фогельман испытывала муки ада. От страха она захворала и даже слегла. И выздоровела только тогда, когда Цецилия вновь обрела свою прежнюю веселость и снова с утра до вечера щебетала и пела.

Фриц опять ушел в море. Старый Хардекопф и Людвиг по-прежнему работали на верфи. Отто же Хардекопф перешел на металлургический завод в Альтоне, где устроился токарем. Карл Брентен вербовал клиентуру среди рестораторов, надеясь повысить свои доходы, которые оказались ничтожными, несмотря на все его усилия. Пауль Папке по-прежнему был инспектором костюмерной городского театра и, кроме того, арендатором общественных уборных. Он стонал под бременем бесконечных хлопот и неприятностей, якобы неизбежных в этом деле, а жил припеваючи; о барышах своих он благоразумно помалкивал. Густав Штюрк укрылся вместе с женой в тихой заводи, жил в стороне от широкого потока жизни. Он по-прежнему ремонтировал конторскую мебель и имел так мало заказов, что на досуге изготовил Вальтеру Брентену великолепный самострел, в точности такой, как у Вильгельма Телля. Сыну своему Эдгару он уже дважды посылал деньги, — тот писал, что хочет основать экспортную фирму. А у старшего сына, Артура, в этом году кончался срок действительной службы в армии, и он, к великой радости Штюрка, намеревался по возвращении жить, как раньше, с родителями. Столяр в свободное время работал над изготовлением книжного шкафа, о котором Артур давно мечтал.

«Майский цветок» по-прежнему устраивал различные увеселения для своих членов. Весенние маскарадные и костюмированные вечера посещала почти исключительно молодежь, зато на летних и осенних гуляньях, на рождественских вечерах тон задавали старики. Фрау Хардекопф сказала как-то:

— Безотрадная была бы у нас жизнь, если бы не «Майский цветок».

В обществе друзей по ферейну старики чувствовали себя свободно и легко. Вместе со всеми они выезжали за город, в приэльбские или лесные деревни, разрешали себе побаловаться каким-нибудь лакомством и вкусно пообедать; случалось даже, что они отваживались разок-другой станцевать. Посидеть, поболтать, пошутить, посмеяться — много ли человеку надо для счастья? Узнав, что фрау Рюшер умерла в психиатрической больнице, Паулина Хардекопф сказала:

— Я рада лишь одному: что я тогда записала ее в наш ферейн. Хоть несколько приятных часов было у нее в жизни.

Карл Брентен, уже давно тяготившийся ролью распорядителя ферейна и удрученный своими коммерческими неудачами, выбыл из состава правления. Но когда бал-маскарад, организованный его преемником, вышел на редкость скучным и члены ферейна стали горячо упрашивать старого испытанного распорядителя вернуться на свой пост, Брентен, польщенный этим доверием и уступая настояниям Пауля Папке, который оставался председателем ферейна, дал наконец свое согласие.