Айелет Гундар-Гушан - Лгунья

Но если раньше эти слова улетали ввысь, как выпущенный из рук воздушный змей, то теперь они были крепко привязаны к волосам девушки из кафе-мороженого. У современных девиц слишком богатое воображение…

В шесть утра Дорит протянула руку и выключила готовый зазвонить будильник. Два часа двадцать пять минут спустя она входила в свой кабинет. На столе лежала записка от адвоката Авишая Милнера. Дорит выбросила ее в корзину и набрала номер Нофар Шалев. Звонок не прошел – либо девочка заблокировала ее номер, либо отключила мобильник. Дорит дождалась вечера и позвонила снова – с тем же результатом. Тогда она набрала номер домашнего телефона семьи Шалев. Ей ответил чуть охрипший мужской голос.

Еще с порога Ронит почувствовала запах баклажанов и поняла, что что-то случилось. Если Цахи готовил свою знаменитую лазанью, значит, дело плохо. Ее муж по-своему справлялся со стрессом. В тот день, когда ему сообщили результаты биопсии отца, он заперся на кухне и испек лазанью из шести баклажанов, которую они ели неделю. Когда у него на работе начались финансовые трудности, они питались лазаньей с баклажанами целый месяц. Ронит не жаловалась. Она знала, что в трудных ситуациях мужу необходимо хоть чем-то занять руки, иначе он сойдет с ума. Ломтики баклажанов скукоживались на раскаленной сковороде, выпуская сок, и одновременно сердце Цахи освобождалось от тревог. В такие минуты лучше было ему не мешать.

Она тихонько закрыла дверь и собралась незаметно прошмыгнуть в кабинет, прихватив две сотни сочинений, нуждающихся в проверке. С пачкой в руках она шла по коридору, когда за спиной раздался хриплый голос мужа:

– Следовательша звонила.

Стопка листков вдруг стала такой тяжелой, что Ронит опустила ее на обеденный стол. Раньше она никогда так не делала: не хватало еще облить чем-нибудь школьные работы.

– Чего ей надо?

– Вызвать Нофар и проверить ее на детекторе лжи.

Цахи вышел из кухни, вытирая руки тряпкой, и направился в гостиную. Он сразу заметил на столе стопку листков. Фартук и рубашка у него были заляпаны томатным соусом, локти и брови – в муке, из-за чего он казался седым и постаревшим.

– Что ты ей сказал?

– Что это форменное безобразие. Подвергать допросу на полиграфе семнадцатилетнюю девочку, пережившую такой кошмар! Они там в полиции совсем совесть потеряли. Неужели они поверили этому подонку?

Он перешел на крик, словно обращался не к жене, а к следователю. На правой руке у него тоже краснело пятно томатного соуса.

– Что она ответила?

– Что, разумеется, не имеет права нас принуждать. Что решать нам. Но потом добавила, что, если мы согласимся, суд можно будет ускорить. Так я ей и поверил!

– Ты думаешь, у нее другое на уме?

– Мне надо перевернуть баклажаны.

Цахи вернулся на кухню и занялся овощами на гриле. Она ждала, что сейчас он вернется, чтобы продолжить разговор, но поняла, что он возвращаться не собирается. Забирая со стола стопку листов, она почувствовала ладонями влагу. Стол был мокрый, видимо, на него пролили кофе или воду и плохо вытерли. Ронит выругалась себе под нос. Цахи поднял голову от сковороды: неужели расслышал?

– Они просто трясутся за свою жопу. Хотят принести в суд железобетонное дело. На Нофар им плевать! Знаешь, кого проверяют на детекторе лжи? Тех, кого подозревают в совершении тяжких преступлений! Мою дочь они не получат!

Это был кофе, и нижняя работа промокла насквозь. Придется извиняться перед учеником, объяснять, что это вышло случайно, и надеяться, что он не нажалуется родителям. Или сказать, что она поставила ему высший балл? Может, от радости он не станет просить вернуть ему сочинение? Она взяла полотенце и попробовала высушить листки. В висках все громче и мучительней стучали молоточки.

Лави не представлял себе, что угрызения совести причиняют такие муки. У него ныло все тело, во рту стоял отвратительный кислый вкус. Так он узнал, что у тоски вкус протухших консервов. От отвращения он почти перестал есть и совсем отощал. Родители забили тревогу. Отцу и в голову не приходило, что можно так переживать из-за девчонки, – он полагал, что сын страдает из-за того, что его не взяли в спецназ. Мать списывала происходящее на кризис переходного возраста и решила, что сына надо сводить к психологу. Она пошла вместе с ним и ждала в коридоре.

В кабинете стояли белые кресла, а на стене висела картина Рене Магритта. Психолог предложила ему травяного чая. Лави сел в белое кресло, которое оказалось невероятно удобным. Он задумался: для чего хозяйка кабинета выбрала белый цвет? Чтобы у пациентов наступило просветление в мыслях? Или наоборот, чтобы они осознали всю грязь своей жизни? Впрочем, уже через несколько минут он понял, что лично ему это не удастся. Все здесь было слишком чистым, слишком упорядоченным – особенно по сравнению с ним. За пятьдесят минут сеанса он ни разу не раскрыл рта, даже зная, что каждая минута в этом кресле обходится его матери в десять шекелей. На обратном пути она спросила его, как все прошло, и он ответил: «Отлично».