Айелет Гундар-Гушан - Лгунья

Нофар пробормотала что-то про прыщи.

– Вот эта мелочь, что ли? Да кто их видит-то? Смотри, какой я сейчас фокус сделаю.

Нофар изо всех сил старалась не глядеться в зеркало и не заметила, как всего двумя мазками кисточки гримерша убрала с ее лица позорную красную сыпь. Затем она вынула из ящика нежно-коралловую помаду, провела ею по губам Нофар. Задумалась, какой румянец наложить – персиковый или яблочно-розовый, решила, что заливающего щеки девушки естественного румянца вполне достаточно, и наконец спросила:

– Ну? Хочешь взглянуть?

Нофар неуверенно подняла глаза. Она ожидала увидеть сутулое, прыщавое и совершенно заурядное существо – но из зеркала на нее удивленно смотрела совсем другая девушка. Тушь на ресницах подчеркнула ее глаза; губы стали розовыми, как конфеты; точеные скулы, прятавшиеся обычно под густыми волосами, предстали теперь на всеобщее обозрение. Но самое главное – прыщи! Гримерша, эта добрая фея на минимальном окладе, словно спрятала их под белоснежной простыней.

На глазах у девушки выступили слезы благодарности.

– Только не плачь! – испугалась гримерша. – Все потечет!

Нофар послушно кивнула и не позволила слезам пролиться.

Потом все стало происходить очень быстро. В гримерку вбежала продюсерша и потащила Нофар за руку. Возле двери студии ее ждала мама с посеревшим лицом. За несколько минут, проведенных в одиночестве, Ронит успела придумать еще уйму советов, которые следовало дать дочери перед интервью, но, увидев открытое, миловидное, очаровательное лицо Нофар, она – что случалось крайне редко – осталась ею настолько довольна, что решила ничего не говорить. Продюсерша открыла дверь студии и втолкнула Нофар внутрь. «Дыши, – твердила себе девушка, – дыши», – но тело ее не слышало, а если и слышало – не слушалось. Ноги и руки отказывались шевелиться, язык присох к гортани, и только предательницы-подмышки непрерывно потели, заливая платье реками страха. Она уже жалела, что дала тогда тележурналистке согласие появиться перед камерой с открытым лицом. Тележурналистка похвалила ее за мужество и сразу сообщила об этом в новостную редакцию. От матери Нофар было получено письменное разрешение, и под Нофар выделили большой кусок эфира – сюжет всегда выигрывает, когда у жертвы есть лицо. Однако сколь бы выигрышным ни был сюжет, Нофар сковал страх. Она сжалась, как перевернутая на спину гусеница, и хотела только одного: чтобы чья-нибудь милосердная рука перенесла ее в надежные стены ее комнаты. Но рука не появлялась, и, парализованная ужасом, Нофар услышала, как тележурналистка объявляет следующий сюжет:

– Попытка изнасилования в центре города, во внутреннем дворе. Арестован знаменитый певец Авишай Милнер. На допросе он во всем признался. Смелая девушка сейчас находится у нас в студии. Расскажите нам, как все это случилось, – обратилась она к Нофар, но та молчала.

Терпеливая тележурналистка предприняла новую попытку:

– Вы пришли на работу и…

Она подала девушке эту фразу, как весло тонущему; надо было лишь за него ухватиться. Но Нофар ничего не ответила. Как если бы решила утонуть.

Из аппаратной приказали: «Попробуй еще раз. Если не получится, прервемся на рекламу».

Нофар прокашлялась. Проглотила слюну. Глубоко вдохнула – и заговорила. И – о, чудо! – слова потекли из нее потоком. Гладкие, круглые, как речная галька, как булочки. Не зря Нофар смотрела бесчисленные серии бесчисленных телесериалов. Она даже не подозревала, как много знаний дал ей голубой экран: он научил ее формулировать мысли короткими и ясными предложениями, вставлять между ними многозначительные, сопровождаемые скорбным взглядом паузы, вести слушателей по извилистой, но хорошо размеченной сюжетной тропинке, на которой есть и спуски («Я уж думала, мне конец…»), и подъемы («…но в последний момент пришло спасение»). Лицо говорящего играет не менее важную роль, чем слова, и надо сказать, что здесь гримерша превзошла себя. И не потому, что сделала девушку невероятно красивой. Невероятная красота не только поражает, но и раздражает. Однако в среднестатистической внешности Нофар было заключено ровно столько обаяния, сколько нужно, и мудрые руки гримерши сумели это понять. Они превратили девушку в ослепительную – но не ослепляющую красотку.

Пока Нофар отвечала на вопросы тележурналистки, перед глазами у нее всплыло лицо Шир. Может, она ее сейчас видит? Может, она все-таки немножко по ней скучает? Нофар вспомнила, как по пятницам они сидели вечером перед телевизором и разговаривали о телесериалах – чтобы не говорить о том, что все одноклассники, кроме них, сейчас тусят. Но тут вдруг она с горечью подумала, что ни Шир, ни Йотама, ни остальных сейчас, наверно, дома нет, что они пошли вместе со всеми (потому что всегда есть какие-нибудь «все») в кино, что интервью скоро закончится, она пойдет домой, смоет макияж, снова станет прыщавой…