Эрвин Лазар: Фокусник (сборник рассказов)

Не успел он договорить, как на сцену, отчаянно размахивая руками, взбежал директор и, попросив тишины, принялся горячо объяснять, что ни о чем подобном не может быть речи и фокусник ни в коем случае не приподнимет завесу тайны над своим номером. Маэстро между тем задумчиво стоял рядом с директором, лицо его раскраснелось, на лбу поблескивали капельки пота. Он отстранил рукой директора, который все еще кричал и жестикулировал, и сказал:

— Я могу открыть тайну и даром.

Директор теперь уже повернулся к нему и, не обращая внимания на публику, стал увещевать его — с мольбой, а затем и с угрозой в голосе он говорил о будущем труппы, о каких-то не очень понятных зрителям вещах, касающихся, очевидно, личных отношений, и, наконец, о том огромном ущербе, какой нанесло бы всем раскрытие тайны фокуса.

Фокусник, однако, словно и не замечал его, публика же поносила директора на чем свет стоит. Он еще некоторое время протестующе размахивал руками и, быть может, даже что-то кричал, но за несмолкаемым свистом никто его не слышал. В конце концов глава труппы вынужден был как побитая собака ретироваться со сцены.

И тут лицо фокусника, все усеянное капельками пота, вдруг озарилось. В зале воцарилась мертвая тишина, и маэстро с воодушевлением произнес:

— Никакого трюка нет.

— Как это нет? — спросил учитель физики.

— Просто нет. Я на самом деле превращаю кролика в тигра.

Публика встретила эти слова гулом одобрения. Кто-то воскликнул: «Ну и шутник!» Все ожидали, что фокусник тоже улыбнется, но не тут-то было: он просто взял и повторил номер — на столике без скатерти. Однако и этого оказалось мало, чтобы убедить публику. Тогда фокусник вскинул трясущиеся от напряжения руки и сказал:

— Ну так смотрите без покрывала!

Все придвинули стулья поближе к сцене и вытянули шеи. У одних от страха по спине побежали мурашки, другие мысленно клялись во что бы то ни стало раскусить хитрый трюк, а уж там будь что будет.

Маэстро встал метрах в двух-трех от совершенно голого столика, закрыл глаза, сосредоточился, и несколько мгновений спустя на столе возник кролик. Как произошло его превращение, никто не заметил, все лишь увидели, что там, где только что сидел длинноухий, уже сидит тигр.

Заполнившую зал тишину нарушил учитель физики:

— Суггестия!

— Вот именно, массовое внушение! — облегченно поддержали его остальные.

Фокусник стоял, стиснув зубы, лицо его исказила гримаса боли. Он воздел руки к небу и закричал:

— Да поймите же, здесь нет никакого обмана! Просто я умею это делать!

В его голосе смешались отчаяние и мольба.

— Это как трюк факира, — произнес мужчина из заднего ряда.

Сидевшие по соседству стали расспрашивать его, что это за трюк факира, и он скороговоркой, но достаточно громко, чтобы мог слышать весь зал, рассказал, как в Индии некоторые факиры подбрасывают в воздух толстую веревку, она становится жесткой, как шест, и тогда по ней взбирается мальчик, а следом за ним с кинжалом в зубах и сам факир; наверху он изрубает мальчика в куски, складывает их в корзину, затем на глазах у ошарашенной публики спускается, веревка спадает на землю, а мальчик выпрыгивает из корзины живой и невредимый. Янки однажды взяли да засняли все это на кинопленку, но когда проявили, ничего подобного на ней не увидели: мальчик и факир просто стояли себе перед публикой, взявшись за руки, а рядом стояла корзина.

— И мы заснимем! — воскликнул учитель физики и, повернувшись к фокуснику, вежливо спросил: — Вы не против?

Фокусник согласно кивнул. Пока несколько членов школьного кинокружка бегали за камерой, он, устало ссутулившись, стоял на сцене, и аскетическое лицо его выражало глубочайшую печаль.

Он повторил номер перед кинокамерой, затем — пока мальчики проявляли в лаборатории пленку — повторил по просьбе зрителей и еще раз, уже не на сцене, а в зале, между рядами стульев, в самой гуще народа.

Вернулись мальчики с пленкой.

— Есть! Есть!.. — кричали они на бегу.

Но никто не хотел им верить. Неприязнь — вот что теперь ощущали зрители, все как один. И когда на экране замелькали кадры, запечатлевшие номер во всех подробностях, разочарованная и несколько напуганная публика повскакала с мест и хлынула к выходу. Лишь на улице кто-то, осмелев, бросил с презрением:

— Каков мерзавец!

Директор стоял в дверях и пытался остановить зрителей, ведь впереди было еще целых два выступления, но никто не слушал его. Никто попросту не хотел его знать.