До чего же я удивился, услышав про запах масла! Разумеется, он шел от лампы, которую я потушил, не сняв нагара. Лоренцо не задал мне по этому поводу ни одного вопроса: значит, он обо всем знал; еврей все ему доложил. Как я был счастлив от мысли, что больше ему нечего было рассказать моему тюремщику! В эти минуты я даже слегка зауважал Лоренцо.
Надев другую рубашку, кальсоны, чулки и легкий халат, я вышел из камеры. Новый узник писал карандашом список необходимого. Увидев меня, он первый произнес: «А вот и К***»; я тотчас же узнал в нем аббата, графа Ф*** из Брешии, человека весьма обходительного, лет на двадцать старше меня, довольно богатого и весьма желанного гостя в любом обществе. Он обнял меня, и, когда я сказал, что готов был встретить в тюрьме кого угодно, но только не его, он не сумел сдержать слез, при виде которых я тоже расплакался. Наконец он отдал свои распоряжения, и мы остались вдвоем.
Я ему сказал, что если он хочет сделать мне приятное, то, когда доставят его постель, я предложу ему поставить ее на место моей, но прошу его отказаться от моего предложения; вторая любезность с его стороны — не просить подметать камеру; я пообещал, что на досуге объясню ему, в чем дело. Я рассказал ему по секрету, что неприятный запах шел от лампы, которой я пользовался в обход всех правил, и что я задул ее, не сняв нагара, поскольку граф появился столь внезапно, что у меня на это не оставалось времени. Он пообещал выполнить все мои пожелания и выразил огромное удовольствие, что его поместили вместе со мной. Он сказал, что никто не знает, в чем меня обвиняют, и поэтому все гадают, какое же преступление я совершил.
Многие утверждали, будто я основал новую религию и государственные инквизиторы арестовали меня по требованию церковной инквизиции. Другие говорили, что госпожа Л. М. через кавалера А. Мок*** убедила трибунал арестовать меня, поскольку своими рассуждениями в духе ультрамонтанства [63] Ультрамонтанство — направление в католицизме, добивающееся неограниченного права Папы Римского на вмешательство в религиозные и светские дела любого государства.
я сбивал с религиозного пути истинного ее трех сыновей, первый из коих ныне настоятель собора Святого Марка, а двое других являются членами Совета десяти. Некоторые полагали, что советник Ант. С***, бывший государственным инквизитором во время моего ареста, а также патроном театра Сант-Анжело, заключил меня в тюрьму как нарушителя общественного покоя, поскольку я освистал комедии аббата Кьяри [64] Кьяри Пьетро (1711–1785) — автор многочисленных комедий в стихах, пользовавшихся успехом у аристократической публики, которой импонировали его насмешки над великим итальянским просветителем К. Гольдони.
, будучи связан с кликой N. Н. [65] N. Н. (Nobil Homo) — «благородный человек» — титул, отличающий людей благородных от остального населения и зависящий не столько от давности рода, сколько от официальной записи в книге браков и рождений.
и с Маркант Дз., главой партии Гольдони. Никто не сомневался, что, не окажись я в тюрьме, я бы отправился в Падую, чтобы убить этого аббата.
Хотя все эти обвинения были чистым вымыслом, они имели под собой некоторые основания и поэтому звучали правдоподобно. Религия не настолько занимала меня, чтобы я хотел основать новое учение. Трое многоумных сыновей госпожи Л. М. были скорее созданы, чтобы обольщать других, а не для того, чтобы самим быть обольщенными, а что касается господина М. де Конд., то, решив посадить в тюрьму всех, кто освистал пьесы Кьяри, он взвалил бы на себя непосильный труд. Что же до этого аббата, я и впрямь говорил, что собираюсь поехать в Падую, чтобы его убить, но отец Ориго, знаменитый иезуит, успокоил меня, намекнув, что я могу отомстить за то, что он высмеял меня в своем плохом романе, сделав это так, как подобает доброму христианину. Он велел во всеуслышание восхвалять аббата в кафе, где тот был завсегдатаем. Я последовал его совету, и месть удалась. Стоило мне сделать ему комплимент, как окружающие начинали в ответ иронизировать и ядовито высмеивать аббата. Я восторгался тонкостью методов отца Ориго.
К вечеру моему соседу принесли постель, кресло, белье, ароматическую воду, хороший обед и несколько бутылок отменного вина, но он к ним даже не притронулся; я подражать ему не стал. За девять месяцев, проведенных в неволе, это был первый хороший обед, который мне довелось съесть. Мою кровать двигать не пытались, подметать тоже; нас попросили вернуться в камеру и оставили одних.
Читать дальше