Исроэл-Иешуа Зингер - На чужой земле

Фабиан вытягивает ноги и оглядывается по сторонам. Как это Заремба говорит, вспоминая те времена: «Голодали, но ведь счастливы были… Счастливы…»

Фабиан задумался. Тогда он считал, что станет великим человеком, и валялся в грязи на холме. А теперь он антиквар, он дурачит глупых любителей старины. Вот, сегодня кота сюда привел. Он рассмеялся. Все-таки интересно, что лучше. Фабиан спрашивает Пуделя:

— Как думаешь, что лучше: в смоле пачкаться или кота топить?

Пудель несколько раз подпрыгивает и толкает Бальтазара. Тот дергается, и веревка опять впивается Фабиану в перевязанный палец. Фабиан встает. Нужно пройти дальше по берегу, чтобы найти подходящее местечко.

Он видит: солнце уже высоко. Надо успеть заглянуть к панне Малгоше, выпить кофе со сливками. А потом он собирался встретиться с Генстым: Фабиан даст ему неказистое маленькое распятие, а тот принесет годного кенаря, который сможет заменить погибшего Клювика. И Фабиан снова пылит ногами по черной земле, высматривая место, где ему никто не помешает.

Уже добрых полчаса Фабиан сидит на берегу и так дергает веревку, что забинтованный палец совсем распух. Фабиан примостился на камне, волны лижут носки его туфель. Он тянет кота в воду, подталкивает его сзади, но ничего не получается. Фабиан подначивает собаку, обещает ей угощение.

— Давай, Пудель, давай, — повторяет он, — покончим с этим поскорее… Еще шоколаду надо выпить у панны Малгоши…

Пудель старается изо всех сил, бросается на кота то с одной стороны, то с другой, пытается его повалить, но Бальтазар не двигается с места. Сжался в комок и сверкающими глазами смотрит на широкую, глубокую реку. Фабиан опять резко дергает за веревку. Он хочет придушить кота и, воспользовавшись моментом, затащить его в воду.

Висла несет свои волны, лижет берег пенистыми языками, словно хочет что-то схватить, проглотить и затянуть в глубину. Фабиан вытирает пот со лба, перевязывает разболевшийся палец и несколько раз дергает усами: он кое-что придумал. Бальтазар налитыми кровью глазами следит за каждым движением хозяина.

Опасность близка.

Из воды у берега торчит гнилой кол. Фабиан привязывает к нему веревку и начинает толкать кота сзади. Так удобней, теперь обе руки свободны. Фабиан поднимает с земли прут и начинает стегать Бальтазара, а Пудель совсем разошелся: бросается на кота, кусает его за бока, старается сбить с толку, как вчера, чтобы предоставить хозяину подходящий момент.

Вдвоем они теснят Бальтазара, и он отступает, теряя пядь за пядью. Фабиан все громче натравливает Пуделя, свистит, размахивает прутом, трясет полами одежды. Он так шумит, что Бальтазар совсем растерялся и уже не понимает, где вода, где суша.

И вот река с плеском лизнула дрожащее создание пенистым языком. Фабиан аж задрожал от радости и нервного напряжения.

— Давай, Пудель, давай! — кричит он.

Но вдруг Бальтазар зарычал, как тигр, и выскочил из воды. Выпустил когти и, собрав всю свою боль, силу, страх и ненависть, подпрыгнул и лапой угодил Фабиану прямо в глаз.

Будто пытаясь остановить вытекающий глаз, Фабиан прижимает к лицу лацкан пиджака, а другой рукой месит потемневший, заплясавший вокруг воздух, пытаясь вцепиться в него растопыренными пальцами.

Пудель с Бальтазаром, сплетясь в клубок, катятся по песку и вырывают друг другу кишки.

А Висла несет свои волны, лижет берег пенистыми языками, словно хочет что-то схватить, проглотить и затянуть в глубину…

1923

Бесконечный, запыленный военный поезд, названный в честь Максима Горького, стоит на запасном пути, где-то на тринадцатой ветке. А рядом, на параллельной ветке, стоит под парами локомотив с белой надписью «Максим Горький» на толстом боку. Бурлит, кипит, хлещет воду из длинной брезентовой кишки и тут же выливает под себя, как упавший в канаву пьяница. Ржавые рельсы совсем утонули в земле и заросли травой, словно никогда не ощущали на себе колес. Комендант поезда, женщина в солдатских сапогах и шинели с пустым рукавом, шагает вдоль вагонов туда-сюда, выпуская в бледный утренний воздух клубы табачного дыма. Осматривает поезд из-под надвинутого на глаза козырька и, положив единственную руку на кобуру маузера, покрикивает:

— Товарищи, не расходитесь! «Максимка» уже напился… Товарищи, по местам… Ветка уже свободна…

Она старается говорить басом, отчего голос получается как у евнуха.

Солдаты не отвечают. Раскомандовалась тут. Больно надо слушать какую-то бабу, пусть даже она и потеряла руку на фронте. Мало того, они слышат это уже сутки с лишним, а поезд все стоит на месте. Вот они и не встают, сидят вокруг костров, подбрасывают в огонь колючие еловые лапы. Кто-то помешивает оструганной палочкой в котелке, кто-то стянул с себя гимнастерку и ищет в ней. На голой волосатой груди поблескивает оловянный крестик.