Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2 [litres]

«Он не любил давать власть людям слишком самостоятельным, – говорит Леруа-Больё, – боялся предоставить свободу действий и не возмущался ссорами своих подданных в делах, которые сам же им поручал. Хоть царь и жаждал покоя и стремился обеспечить его себе, но он не испытывал неприязни к борьбе влияний и самолюбий; ему даже нравилось, что его министры борются между собой, мешают друг другу. Надо полагать, с его точки зрения, это было залогом некоего равновесия и внушало Александру II уверенность в полноте его власти».

«Александр II часто поддавался влиянию разных факторов – общественных и личных, мужчин и женщин. Но, то ли по расчету, то ли по врожденной склонности, он старался не подпадать под чье-либо одно влияние. И если кто-то в его окружении до конца сохранил над ним власть, то это были люди, малопригодные для роли государственных деятелей и первых министров».

В приведенных выписках многое совершенно верно; многое могу я подтвердить, испытав на себе самом, как например, то, что говорит автор о розни между близкими к императору влиятельными лицами и министрами. Невольно вспоминаю при этом, сколько вынесено мною неприятностей и досады в борьбе с графом Петром Шуваловым, князем Барятинским, графом Дмитрием Толстым и т. д. Случалось также испытывать верность сказанного в последних приведенных строках – о закулисных влияниях лиц незначительных, придворной камарильи и т. п. Такими негласными влияниями объясняется неровность в обращении покойного императора: к одному и тому же лицу то выказывал он самое благосклонное расположение, то вдруг относился сдержанно, холодно. И только впоследствии иногда открывался ключ к разгадке этой перемены: обнаруживался какой-нибудь наговор, какая-нибудь сплетня, интрига. Впрочем, многие ли из властителей, даже из простых смертных, непричастны такому упреку?

Однако же в одном расхожусь я с автором французской статьи: он относит всё, рассказываемое им о покойном императоре, исключительно к его заботе об удержании власти в своих руках. Хотя Александр II действительно не чужд был ревности к своей власти, однако же едва ли можно приписывать именно этой черте всё, что говорится об образе действий императора в отношении министров и других влиятельных лиц. Мне кажется, что гораздо ближе объясняется образ действий Александра II другой чертой его – недостатком твердости характера и убеждений. Вот где корень и колебаний, замечаемых в ходе важнейших дел государственных, и непостоянства в отношениях личных, и, в особенности, недоверчивости ко всем, даже к самому себе. Недоверчивость эта должна была иногда порождать неискренность, даже двуличность, фальшивость.

В этом отношении замечается в императоре Александре II много сходного с императором Александром I. Как дядя, так и племянник имели в характере много женственного: они легко поддавались случайным увлечениям, а следовательно, и частым разочарованиям. Ошибившись в нескольких лицах, они потеряли доверие ко всем людям вообще, сделались подозрительными. Не имея ни собственных твердых убеждений, ни проницательности в оценке людей, они пользовались антагонизмом между лицами разных партий как средством проверки одних другими.

Впрочем, на этом сходстве и останавливается сравнение племянника с дядей; далее видим между ними существенное различие: Александр I после благодушных и гуманных увлечений молодых лет впоследствии круто поворачивается вспять и кончает аракчеевщиной; Александр II, несмотря на невзгоды, испугавшие его и остановившие на полпути, остается до конца верен благим и гуманным внушениям своего мягкого сердца. Лицо, которое решается он в трудную пору облечь чрезвычайными полномочиями, призвано не к аракчеевскому терроризму, а к возобновлению прерванной деятельности на благо народа.

По поводу этого призвания к делу графа Лорис-Меликова Леруа-Больё пишет: «Не будь покушений последних лет и растерянности правительства перед нигилистами, Александр II никогда не допустил бы присутствия рядом с собой всевластного министра, каким был Лорис-Меликов». В этих строках автор вторично высказывает как бы упрек императору Александру II в том, что он не был расположен передать вполне свою власть в руки избранного лица. Но в этом случае едва ли можно разделять взгляд французского автора. Полагаю, что большинство русских разумных людей ставит императору Александру II не в упрек, а в заслугу то, что он в самых трудных обстоятельствах удержал бразды правления в своих руках, а не передал их кому-либо из министров. Россия не забыла временщиков при императрицах Анне и Елизавете, не забыла Аракчеева и едва ли была бы довольна появлением какого-нибудь доморощенного Ришелье, указываемого французским автором. Какой был ропот, какое неудовольствие во времена, когда был в силе граф Петр Шувалов! А ведь он не был формально облечен никакими полномочиями.