Жерар Нерваль - Дочери огня

Он успел заметить, пока его вводили в здание тюрьмы, что фасад этого здания весь состоит из ряда окон, расположенных ярусами до самой крыши, и что решетки, которыми они забраны, образуют как бы сплошную лестницу, прерываемую лишь интервалами между этажами.

После допроса, в ходе которого ему удалось доказать, что он вовсе не аббат де Бурли, а аббат де Бюкуа и что хоть он в речах своих и в самом деле позволял себе некоторые вольные выражения, «личность его тем не менее может быть удостоверена весьма уважаемыми особами», за ним стали следить не столь бдительно и позволили ему гулять по тюремным коридорам.

Поскольку у него оставалось еще несколько луидоров, тюремный смотритель позволял ему по вечерам подниматься в самый верхний коридор, якобы подышать воздухом, что, по утверждению аббата, было ему совершенно необходимо для здоровья. Днем он тайком развлекался тем, что плел веревки, используя для этого свои простыни и полотенца. Наконец однажды ему повезло: он так долго стоял в тот вечер в верхнем коридоре, будто бы погруженный в глубокое раздумье, что тюремщик позабыл отвести его обратно в камеру, и он там остался один.

Преодолеть дверь на чердаке и проникнуть на крышу было для него делом не столь уж трудным. Он заглянул вниз, на набережную, и ему стало жутко: при бледном свете луны множество переплетающихся железных прутьев с топорщившимися рогатками и обнаженными остриями «являло собой, по его словам, поистине устрашающее зрелище…» Это был словно лес ощетинившегося железа.

И однако к середине ночи, когда уже не слышно стало ни городского шума, ни шагов дозорных, аббату де Бюкуа, несмотря на устрашающие острия, все же удалось с помощью скрученных веревок спуститься на набережную, рядом с которой простиралась обширная местность, носившая в те времена название Долина Нищеты.

Описывая выше побег аббата де Бюкуа из Фор-Левека, мы, дабы не прерывать хода повествования, опустили некоторые подробности. Намереваясь удрать через чердачное окно, он сразу же наткнулся на непредвиденное препятствие: дверь в чулан, куда ему необходимо было попасть, чтобы осуществить свое намерение, оказалась запертой на висячий замок. Никаких инструментов у него не было; и тогда он решил эту дверь поджечь. С первого дня его пребывания в тюрьме надзиратель позволил ему готовить пищу у себя в камере, для чего продал ему сколько-то яиц, угля и огниво.

Вот с их-то помощью и разжег он небольшой костер у двери в этот чулан; он собирался лишь прожечь в ней дыру, через которую можно было бы пролезть. Однако когда он был уже в чулане, пламя поднялось так высоко, что он испугался, как бы огонь не перекинулся на крышу; на его счастье, в чулане оказался горшок с водой, и ему удалось предотвратить пожар, но при этом он чуть было не задохнулся от дыма и в нескольких местах прожег свое платье.

Об этом надобно предупредить, чтобы читателю понятнее стало все то, что случилось с аббатом после того, как он благополучно спустился на набережную Лувра. Пролезая между ощетинившимися железными прутьями решеток в своем обгоревшем платье, он еще в нескольких местах изрядно его порвал. Таким образом, лавочники, открывавшие в сей ранний час свои заведения, конечно, не могли не заметить горестного состояния его одежды. Но никто ему по этому поводу не сказал ни единого слова, и только несколько мальчишек с улюлюканьем побежали за ним следом. Однако начавшийся дождь вскоре их рассеял.

Благодаря этому удачному обстоятельству, ибо по случаю дождя часовые не вылезали из своих будок, аббат безо всяких помех прошел всю улицу де Бурдонне, свернул к кварталу Сент-Эсташ и наконец добрался до Рыночной площади, где зашел в харчевню.

Плачевное состояние его платья (чему сгоряча он не придал особого значения) привлекло к нему внимание посетителей и вызвало насмешливые замечания; ничего не отвечая на них, он расплатился с хозяином и отправился искать себе какое-нибудь надежное убежище. Являться в таком виде к своей тетушке, вдовствующей графине де Бюкуа, было невозможно; но он вспомнил, что у одного из его слуг есть родственница, живущая при приюте Иисусовых детей, неподалеку от Маделонет.

Аббат ранним утром явился к этой женщине, сказал ей, что едет из провинции и что в лесу Бонди на него напали разбойники, которые его ограбили. Она дала ему поесть, и он пробыл у нее весь день. Однако к вечеру ему стало казаться, что она поглядывает на него с некоторым недоверием, и он решил искать более надежное убежище… В свое время ему случалось встречаться в квартале Маре с блестящими умами, посетителями особняка Нинон де Ланкло [43] Нинон де Ланкло (1616–1706) — известная куртизанка, салон которой охотно посещали вольнодумно настроенные аристократы, поэты, музыканты и артисты. , которой в ту пору было уже около восьмидесяти и которая все еще имела страстных поклонников, что бы там ни утверждала в своих письмах госпожа де Севинье [44] Госпожа де Севинье — Мари де Рабютен-Шанталь маркиза де Севинье (1626–1696), писательница, классик эпистолярного жанра. В ее письмах к дочери излагаются события придворной и культурной жизни последней трети XVII в., даются характеристики современников. . Салоны квартала Маре были последним убежищем буржуазной и парламентской оппозиции. Несколько аристократов, последних обломков Фронды, иной раз появлялись в этих старинных домах, опустевших особняках, где живы еще были воспоминания о тех днях, когда члены Большого совета и Королевского парламента, подобно римским сенаторам, сторонникам народовластия, проходили через толпу в своих красных мантиях, сопровождаемые приветствиями и рукоплесканиями.