Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Все упреки, предъявленные названным актерам, можно отнести за счет необычности пьес, подобных «Доходному месту» Островского, и поспешности, с которой эта пьеса была поставлена на сцене.

Каким воплем ужаса звучат полотна Верещагина! Мы познакомились пока всего лишь с несколькими фоторепродукциями, которые в свое время раздобыла энергичная фирма Лемана в Праге, но должны признать, что не видели ничего более душераздирающего. Да, быть может, с помощью такого искусства можно достичь идеала — прочного мира, которого так страстно и так давно жаждет человечество, ведущее постоянные войны.

Вместе с тем картины Верещагина — это свидетельство поистине колоссальной силы, пробуждающейся в русском народе. Когда немцы закончили свою последнюю завоевательную войну {97} , они вели себя как триумфаторы и обещали миру только новые походы; когда же русские завершили войну за освобождение своих братьев, вместо победоносного ликования, русская интеллигенция выступила в защиту гуманизма.

Верещагин {98} рисует войну. Но не так, как французы и немцы, как все существовавшие до него баталисты. Он не хочет восхвалять доблести своего народа, он показывает лишь ужасы войны, войну как страшное бедствие. Ему не важно, кто стоял во главе армии — Эпаминонд или Катон. Война не кажется Верещагину смертельной схваткой двух героических народов на трагической сцене, когда они без личной ненависти друг к другу в изнурительной борьбе добывают себе славу. Апофеоз войны представляется ему в виде пирамиды человеческих черепов, которая вскоре рассыплется. Воинская слава предстает в его изображении в виде павшего воина, на ноге которого сидит ворон, не сводящий вопрошающих глаз с мертвого лица. На картинах Верещагина нет никаких надуманных торжественных поз, ничего возвеличивающего, во всем леденящий душу ужас. Но как он убедителен!

И вместе с тем нельзя сказать — как это уже делалось, что Верещагин сеет возмущение против правительства своего народа. Чтобы не задеть русских военачальников, он с большим тактом переносит действие в Азию, изображая воинственные племена свободных татар. Однако, помимо осторожности, у Верещагина была, очевидно, на то и другая причина. Он изучил Азию так же хорошо, как и Европу.

Верещагин — художник чрезвычайно многосторонний. Можно сказать, что смелый замысел соперничает на его полотнах с блестящим исполнением, совершенство в изображении людей — с совершенством пейзажиста.

Всемогущее небо! Милостиво охрани мысли мои и притупи остроты мои, дабы не вызвали они недовольства сильных мира сего, дабы не оскорбили высокой морали и иных нравственных качеств милых моих сограждан и не испортили завтрашнего воскресного номера газеты {99} . Аминь!

Итак…

Бывал ли ты, читатель, ранним утром на улице? Я не хочу оскорблять читателя, я знаю, что он благородного происхождения и у него нет необходимости вставать раньше девяти, — но, может быть, случайно! А если уж случай вывел его из дому пораньше, то, без сомнения, со всей присущей ему наблюдательностью, он заметил на улице не только людей, но и вещи, которых в обычное время здесь не увидишь.

И, без сомнения, читатель, со всем присущим ему остроумием, начнет размышлять об этих людях и вещах, главным образом — о вещах.

Вот около дома валяется старый кувшин. В другом месте у края тротуара — скрепленный проволокой бидон. А там, прямо посреди улицы, лежит противень. Как попали сюда эти вещи? Может быть, они ушли ночью с кухонных полок и потом, когда наступило утро, не смогли найти дорогу домой? Или, может быть, случайно отстали от своей кухарки во время утренних закупок и теперь ждут ее, подобно хорошо выдрессированной собаке, которая, потеряв хозяев, усаживается обычно посреди дороги и, оглядываясь по сторонам, сидит до тех пор, пока ее не найдут?

Ну так вот. Сейчас повсюду говорят о холере и мерах предосторожности против нее, — только прошу читателя меня не перебивать и не спрашивать, какое она имеет отношение к валяющимся на улицах предметам, — уж пусть он позволит мне спокойно продолжать и тогда увидит, что я пишу не столь уж глупо. Итак: поговаривают о холере. Отовсюду слышится совет, как от нее уберечься. Прежде всего: соблюдайте чистоту в квартире — это, мол, уже половина дела. Дезинфекция — тоже полдела. Доброкачественная говядина, телятина и свинина — тоже. Хорошее пльзеньское пиво, говорят, также половина дела. Подведем итог: итак, если ты будешь свято блюсти все предписания, то станешь во время холерной эпидемии в два с половиной раза здоровее, чем, собственно говоря, тебе требуется. Почему бы и мне не последовать этим советам, если они: 1) улучшат мое здоровье и 2) наполнят мою душу неизъяснимым блаженством, как всякое неукоснительное исполнение официальных предписаний.