Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

— Встань и натрись водкой, — говорит приятель.

Я натираюсь водкой и пахну так, что хозяйка собирает свое вышивание и уходит в другой конец сада. Мне хочется бежать от самого себя!

Домой я возвращаюсь поздно вечером. Страшно болят локти и колени. Разве я фехтовал коленями?

Дома нахожу записку. От Отилии!

«Уважаемый доктор!

Я должна, должна поговорить с Вами еще сегодня. Спуститесь, пожалуйста, ночью в сад, как только вернетесь. Просвистите мотив из «Травиаты», и я выйду к Вам. Извините меня за эти каракули, но все это из симпатии к Вам!

Отилия».

Кондукторша проговорилась. Быть сцене!

Я спускаюсь в сад. Светит луна, и через двор мне хорошо видна открытая галерея второго этажа. Там никого нет.

Я прохаживаюсь по саду. Вот кто-то появился на галерее, какая-то фигура в белом. Я на момент выхожу на место, освещенное луной, и снова отступаю в тень… Теперь мотив из «Травиаты!» О, господи, что же это такое: целыми днями насвистываю этот мотив, а сейчас, хоть убей, не могу его вспомнить. Но ведь она меня видела? А насвистывать можно что-нибудь другое. Мне, однако, не приходит в голову ничего, кроме «Пепик, мой Пепичек, где же твоя Кача?». Что ж, насвистываю «Пепика».

— Пан доктор так поздно гуляет в саду, — слышится голос из окна живописца. Он в свинском неглиже высунулся из окна. — Прекрасная ночь, а? Мне тоже не спится. Давайте побеседуем.

Фигура на галерее исчезла.

— Я уже иду домой! — кричу я ему нарочно громко.

Вот еще, не хватало мне беседовать с живописцем! Этот детина готов торчать здесь до утра!

Я не торопясь иду по двору и громко насвистываю, теперь вспомнилась «Травиата»!

Останавливаюсь, гляжу туда-сюда, на лестнице никого, на галерее тоже.

Уж не рассердилась ли на меня Отилия за «Пепика»?

Лучше сегодня не разговаривать с ней. Да, так будет лучше. А завтра?

Живописец развалился в окне. Я охотно вышел бы на галерею, но он заметит меня и начнет разговоры. Я спускаю шторы.

Завещание! Ничего не поделаешь, надо привести в порядок все дела. Коротко, ясно, всего несколько строк: все мое имущество завещаю сестре, и баста!

Так, а теперь попробую спать. Я спокоен, необычайно спокоен, но завтра буду трястись, как осина, уж это я знаю!

Надо еще завести будильник.

Живописец торчит в окне. Торчи себе, пачкун!

Я спал всего около двух часов, но уже выспался. Стоят предрассветные сумерки, как всегда в июле после двух часов ночи. Меня охватывает утренняя прохлада. Я зеваю во весь рот и слегка вздрагиваю от холода, но не от страха.

Как бы убить время? В сад мне не хочется. На улицу? От холода я бы пустился бежать и утомился бы. У меня и без того болят руки после вчерашнего фехтования. Разобрать разве бумаги и привести их в порядок…

Уже половина шестого. Как я погрузился в бумаги! Я оглядываю комнату, не позабыл ли чего… Что я мог забыть!

Итак, пора!

…Я выскочил по лестнице во двор, по двору пробежал до выхода из казарм, проскочил в ворота, подпрыгнул. Мне весело до слез, глаза буквально заволокло слезами, словно я вышел из темного подвала в сияющий солнечный день. Я шатнулся вправо, потом влево… не знаю, куда идти!

— Крумловский, ты?

Мороусек! Дорогой Мороусек! Я бросаюсь ему на шею, слезы выступают у меня на глазах. Я не в силах вымолвить ни слова.

— Ну, будешь рубиться?

— Уже все кончено!

— Слава богу! Но отпусти мою руку, ты так стиснул ее.

Я замечаю, что держу его руку, как в тисках. Еще одно пожатие!

— Я на извозчике. Поедем, — говорит мой друг. — Ты уже завтракал?

— Завтракал?.. Нет, не завтракал.

— Тогда давай заедем в кафе.

— Ладно… нет! Сперва домой, потом в кафе!

Отилия должна знать, что я невредим.

Мы садимся в пролетку. Я болтаю, как ребенок, и все время смеюсь. Бог весть что я трещу. Я даже не замечаю, как мы подъезжаем к дому.

Танцующей походкой я поднимаюсь по лестнице, разговариваю неприлично громко, чтобы меня слышали во всем доме.

Кондукторша скрывается от нас из кухни в комнату. Ага, удивляешься! Погоди, удивишься еще больше!

Дома я прихожу в себя.

— Знаешь ли ты, что ты мне еще ничего не рассказал? — говорит Мороусек и, закурив сигару, разваливается на диване.

И правда, я ему еще ничего не рассказал!

Надо немножко собраться с мыслями.

…У входа в казармы меня встретили два офицера. Они провели меня через двор, вниз по лестнице, в садовый павильон. Там уже ждали обер-лейтенант и врач. Один из офицеров представился мне как мой секундант. Он объявил, что все в полном порядке и для меня приготовлена точно такая же сабля, как у моего противника. Кажется, я поклонился. Потом ко мне подошел уже знакомый лейтенант, секундант моего противника, и сказал: