Петр Радченко: На заре

У сарайчика он сбросил постромки с валька, повел лошадь в конюшню. Соня, казалось, совсем приросла к земле, не спускала с него глаз, налитых слезами, видела, что он уже готов был разразиться грозой.

Стройная черноглазая Галина, с родинкой на левой щеке, также заметила перемену в лице отца, который в эту минуту даже как-то изменил свою обычную походку — ленивую, размеренную — на быструю, с резкими движениями. Лошадь навострила уши, стала поводить круглыми большими глазами — забеспокоилась: не нравился ей хозяин в таком виде.

Крупнотелый Градов, с дюжими мускулистыми руками, круглым свежим лицом и светлой бородой, взял с подводы свои тяпки, направился домой. Леонид повел в поводу за ним свою лошадь, искоса поглядывая на Соню.

Галина наклонилась к сестре, почти шепотом проговорила:

— Сонюшка, милая…

Из конюшни вышел отец. Соня почувствовала, как у нее подломились колени, земля уплыла из-под ног. Она схватилась за шелковицу и, глядя на отца умоляющими глазами, робко, со слезами прошептала:

— Батя… здравствуйте.

Отец остановил на ней суровый взгляд, молчал.

— Да… Год, как не видались, — наконец сказал он и ушел в сарай.

Сонино сердце забилось пуще прежнего. Галина прильнула к ней, тихо сказала:

— Ты хорошенько попроси батю…

Но Соня, не зная, что говорить отцу, молчала…

Галина принесла в конюшню сапетку половы [16] Сапетка — здесь — круглая корзинка с двумя ручками. Полова (мякина) — отходы, получаемые при обмолоте и очистке зерна хлебных злаков, льна и некоторых других культур. — прим. Гриня , высыпала в ясли, приготовила мешанку [17] Мешанкой называют замоченную или запаренную в кипятке кормовую смесь. — прим. Гриня и, ласково потрепав лошадь по холке, побежала к Соне, взяла ее за руку и повела в хату.

Мать зажгла лампу, и под низким неровным потолком обеспокоенно зажужжали мухи. Соня села на ослон.

Стуча тяжелыми коваными сапогами, на пороге появился отец, снял шапку и сел на лозовый стул. Разгладив бороду и положив огрубелые руки на колени, он уставил на дочь обжигающие глаза, спросил:

— Зачем пришла до нас, дочко?

Соня, не поднимая головы, дрожала от страха. Отец широко раздвинул ноги, раздраженно перебирал пальцами.

— Молчишь? — хмуро спросил он, повысив голос.

Галина с жалостью смотрела на сестру, теребила складки своего платья.

— Оставь, Яков… — скорбно скривилась Денисовна, едва удерживая слезы. — Она и так… как овечка заблудшая.

— Как это оставь? — гневно вскричал Калита, и лицо его налилось кровью. — Тикать от батька и матери, то и проче? Куда такое годится! Не хочу я этого! Пусть теперь на себя обижается: сватал богатый человек, так нет же, лучше в монастырь уйду, а за нелюбимого не выйду… Заблудшая овечка…

— Батя, зачем так? — Соня залилась слезами. — Вы же знаете, как бедные живут за богатыми? Знаете!.. Вон вам пример: Дарья за Матяшом. Так бы и мне пришлось за Василием Бородулей. Вот я и спасала свою душу от постылого.

— Ты мне про то не кажи! — яростно отмахнулся отец. — Церковный хор тому виной… Смалу тебя церковь тянула, а теперь сгниешь там!

— Ой, лышенько! — всплеснула руками Денисовна. — Чего ж она в святому доме сгниет? Ты ж сам гнал ее из дому. И чего ты, старый, богохульничаешь?

— Нам с церковью не по пути, — горячился Калита. — Отец Валерьян и тот кажет: «Ловись, рыбка, пока вода мутная». Значит, дурачь нашего брата, он, мол, не поймет. А он, не думай, все понимает, молчит только.

Старуха, никогда не слышавшая от мужа такого, в страхе трижды перекрестила его дрожащей рукой, прошептала:

— Пресвятая мати божья, что ты, старый, с ума сошел?

Старик встал и грозно насупил брови.

— Гнал я ее за то, что батька не послушалась, то и проче, — наконец проговорил он, — не захотела жить в достатке… Разве я ей не добра желал? Кто же от богатства отказывается? А оно ей само в руки шло!

— Какой ты, Яков, — укоризненно покачала головой Денисовна. — Богатство… Да неужто ей с богатством пришлось бы жить?

Калита взял со стола недочитанную им книгу «Зруйнованне гниздо» украинского писателя Кащенко [18] «Разоренное гнездо» — повесть украинского писателя-историка Кащенко Адриана Феофановича (19 сентября 1858–†16 марта 1921) о трагической судьбе казачества после уничтожения Запорожской Сечи. — прим. Гриня , сердито взмахнул ею:

— Ну, я вам акафист читать не буду! А что касается тебя, дочко, то ночуй цю ночь и больше до нас не приходи. Поняла?