Петр Радченко: На заре

По деревянному настилу моста гулко застучали конские копыта. Оксана и Андрей увидели верхового казака в темно-синей черкеске [3] Черкеска — русское название верхней мужской одежды — распашного однобортного кафтана без воротников, которая была распространена в обиходе фактически у всех народов Кавказа, у терских и кубанских казаков. Черкеска идеальна для верховой езды, для передвижения по горам и скалам, при переходе через ручьи и так далее. В настоящее время практически вышла из употребления как повседневная одежда, но сохранила свой статус как парадная или праздничная. — прим. Гриня с костяными газырями и в каракулевой [4] Каракуль — кожа с мехом, снятая с ягнят каракульской породы на 1–3 сутки после рождения, когда их шерсть отличается густым, упругим, шелковистым волосяным покровом, образующим завитки различной формы и размеров. — прим. Гриня кубанке, чуть сдвинутой набекрень. Под ним в поводу, круто изогнув шею, картинно вышагивал серый конь в яблоках.

— Здорово, Андрей! — крикнул с моста верховой и подстегнул коня плетью.

— Здоров, здоров, — провожая его недружелюбным взглядом, нехотя, сквозь зубы процедил Андрей.

— Кто это? — косясь на молодого казака, спросила Оксана.

— Не знаешь Виктора Левицкого? — удивленно уставился на нее Андрей и, помолчав, неловко подмигнул: — Приглянулся он тебе.

Оксана усмехнулась. Легко подняв коромысло с ведрами на плечи, повернула голову, с улыбкой бросила:

— А кому бы такой казак не приглянулся?

— Но-но, еще скажешь, что я хуже!.. — пошутил Андрей, ревниво провожая ее глазами.

Оксана валкой походкой подошла к ступенькам, начала подниматься в гору. Сбористая бежевая ее юбка плавно покачивалась подолом, попеременно обнажая при шаге белые налитые икры стройных ног. Ветер теребил тяжелые ее косы, пузырил на спине кремовую кофточку, вышитую цветным гарусом…

Матяш не отрывал от нее зачарованного взгляда. Наконец, уселся на подводе, закурил, тронул лошадей…

Оксана выбралась на кручу, пошла в станицу.

У крайней хаты ей повстречалась молодая смуглая девушка в монашеской рясе.

— Сонюшка, милая! — радостно воскликнула Оксана и, торопливо поставив ведра на землю, обняла ее: — А недавно Вася письмо из Крыма прислал… спрашивал и о тебе. Все жалеет, что ты за него не пошла.

Соня потупилась, с обидой сказала:

— Зачем об этом, Оксана? Никогда не говори мне о нем.

Оксана метнула на нее косой взгляд, подняла ведра и молча пошла своей дорогой.

Соня свернула в улицу, ко двору своих родителей, остановилась у приоткрытой калитки, робко заглянула во двор. Мать несла к свиному корыту помои. За нею, визжа и хрюкая, бежали поросята. Тут же, виляя хвостом и облизываясь, шла черная собака. Около сарайчика с прогнившей соломенной кровлей и кособокими турлучными стенами ворковали сизые голуби. Старуха вылила помои в корыто. Поросята жадно хватали куски размокшего хлеба, толкали и кусали один другого. В прохладной тени, под шелковицей, росшей у хаты, загоготали гуси и тоже направились к корыту.

Во дворе соседа Игнатчука, а по-уличному Гусочки, послышался крик. На покривившемся крылечке Соня увидела самого хозяина в заплатанных и залосненных до блеска полотняных штанах и рубашке. Он держал зарезанную курицу, отчаянно бил себя в грудь и шумел на соседку, вдову Белозерову, которая уличала его в краже ее курицы.

— Вот я тебе покажу, байстрюк поганый! — кричала вдова. — Будто я своих курей не знаю? Чтоб ты подавился ею, пес шелудивый!

— Ах ты ж, чертова гыдость! — взвизгнул Гусочка. Его маленькая неказистая фигура съежилась, зеленоватые глаза полезли из глубоких орбит, и он затряс угрожающе костлявыми кулаками: — Не попадайся мне!

— Вор! Вор! Вор! — кричала Белозерова, выбегая со двора.

— Я тебе етого не забуду! — свирепел Гусочка. — Жаль, что тебя в люльке не задушили, патолочь [5] Патолочь — дрянь. городовицкая [6] Городовицкая — иногородняя. !

— Эге ж, не пужай дюже [7] Дюже (дуже) — очень, сильно. — прим. Гриня ! Это тебе не при Мартыне Гречке кулаки греть на женах погибших партизан.

— Тьфу на тебя, окаянная! — плюнул Гусочка. — От твоих курей один только разор. Погляди, все скирды поразгребли… — Он ткнул пальцем на свой двор, застроенный сараями и амбарами последней ветхости: — Я теперички не дам им спуску, а отвяжу Дурноляпа, так он им хвосты повыдергивает!