Петр Радченко - На заре

Виктор не стерпел и, вскочив со стула, закричал:

— Вы-то чему радуетесь, батя? Или впрямь решили поддерживать богачей? Забыли, наверно, как белые пороли и стреляли людей! Вон и матери чуть не досталось из-за вас, когда вы были в Красной Армии. Хорошо, что люди заступились. А я и дедушка совсем не жили дома.

У Лаврентия перекосилось, побледнело лицо. Резко шагнув к сыну, он процедил сквозь зубы:

— Молчи, сморчок! Думаешь, батько дурнее тебя? Я всю германскую войну прошел, вволю нанюхался пороху, наслужился и у белых и у красных, сколько раз со смертью встречался! А ты кто супротив меня? Ребятенок несмышленый! Спрашиваю я: до какой поры вся эта анциклопедия будет продолжаться?

— Пока ты вразумеешь то, что мы тебе говорим, — напирал на него Наумыч.

— Будет только по-моему! — махнул рукой Лаврентий. — Понимаете? — Он хлопнул дверью, из великой хаты пригрозил сыну: — А ты не смей больше заикаться о большевиках!

Наумыч сокрушенно покачал головой.

— Э, Лавруха, Лавруха…

Виктор вышел из хаты и снова направился в сад. Зло сорвав гвоздику и обрывая на ней лепестки, он неторопливо зашагал по аллее к крутому берегу Кубани, невнятно прошептал: «Дались вам эти богатеи…»

Потом взглянул на общипанный цветок, швырнул его в сторону.

С реки тянуло живительной прохладой. Влажный ветерок ласково шумел в густой зелени фруктовых деревьев, пахнущих ароматом ранних плодов.

Сев на кучу щебня у обрыва, Виктор начал бросать камешки в быстрину реки. На сердце у него было тяжело и тревожно.

Закубанский лес зеленой стеной отражался в спокойной заводи. Река совсем уже вошла в свои суглинистые берега, и лишь в ямах, меж густых деревьев, ослепительно поблескивали черные зеркала мутной воды.

Прихрамывая, к Виктору подошел дед, сел рядом. Покуривая люльку, он долго смотрел вдаль, молчал. Потом сплюнул с языка гарь, обернулся к внуку.

— Батько твой горяч, но и ты как порох, — сказал он с укором и вытер рукавом пот с морщинистого лица. — Нет, чтобы выждать, присмотреться, узнать толком, на чьей стороне правда. — Он почесал за ухом и после продолжительной паузы посоветовал: — Спешить в таком деле не стоит.

— Чего ждать? — возразил Виктор. — Мне и так все ясно.

Была теплая звездная ночь. По иссиня-вороненому небу серебристой полосой протянулся Млечный Путь. В прижженных суховеем хлебах, травах, напоенных духом полевых цветов, перекликались перепела, трещали сверчки. В полувысохшем поду [99] Под — низина, залитая дождевой водой, мочак. укали жерлянки.

Виктор и Григорий, получив в ревкоме разрешение на выезд в ночное, верхом на лошадях направились в степь. Проезжая мимо часовых, стоявших на углах кварталом, они предъявляли пропуска.

За станицей некоторое время ехали молча, поглядывали на далекие костры, сверлившие темноту ночи. Виктор опустил повод на загривок Ратника и, забросив ноги на одну сторону, тихо напевал что-то грустное. Григорий понимал настроение друга и заговорить с ним не решался.

Но мало-помалу они все же разговорились.

— Сегодняшний приказ ревкома читал? — подгоняя сбатованных [100] Сбатовать — связать поводья лошадей в один узел, чтобы стояли смирно. коней, спросил Григорий.

— Насчет седел? — отозвался Виктор.

— Да.

— Читал.

— Оружие отобрали, теперь — седла.

— Значит, так надо.

— Седел никто не понесет, — сказал Григорий.

— Заставят.

— Это еще бабушка надвое сказала.

Виктор насмешливо покосился на Григория.

— Бабушка, говоришь? А видел, как станичники оружие сдавали?

— То хиба люди? — отмахнулся Григорий.

— Похоже, что только ты человек!

Они свернули с дороги, подались целиной к кострам, через которые перепрыгивали краснодольские парни. Григорий залюбовался их игрой, прогнусавил:

— А здорово сигают хлопцы!

Лошади, отфыркиваясь от едкой пыли, шли не торопясь. Зачуяв табун, звонко заржали и ускорили шаг. Из темноты отозвалось несколько коней, и снова наступила тишина.

От полыхавших костров ввысь взлетали огненные платки. Они отгоняли в сторону густую тьму, и она взлохмаченной черной кошкой отпрыгивала от них, лихорадочно дрожала и опять кралась на мягких лапах, готовая поглотить огонь. Яркий колышущийся свет отражался красным заревом в темных тучах, гас, затем снова вспыхивал с прежней силой.

Виктор и Григорий подъехали к табору. Здесь были чоновцы и комсомольцы, пасшие ревкомовских лошадей. Держа над головой горящую ветку, Вьюн подбежал к Виктору, закричал весело: