— Мистер Никльби,— сказала мадам Манталини,— я не знаю, какой случай привел вас сюда…
Тут услышали, как булькающий голос произнес, будто в бреду: «Дьявольская красота!» — но никто не обратил на это внимания, кроме лакея, который, испугавшись столь зловещих звуков, исходивших словно из-под самых его пальцев, уронил с довольно громким стуком голову своего хозяина на пол, а затем, не пытаясь ее поднять, посмотрел на окружающих с таким видом, будто совершил нечто замечательное.
— Но я хочу,— продолжала мадам Манталини, вытирая глаза и говоря с величайшим негодованием,— хочу сказать раз и навсегда при вас и при всех здесь присутствующих, что больше я не буду потворствовать расточительности и порокам этого человека. Долго я была глупа, и он меня дурачил! В будущем пусть он сам себя содержит, если может, и пусть тратит сколько ему угодно денег и на кого угодно. Но деньги эти будут не мои, а потому вы лучше подумайте, прежде чем оказывать ему доверие.
Затем мадам Манталини, не обращая внимания на весьма патетические жалобы своего супруга, что аптекарь приготовил недостаточно крепкий раствор синильной кислоты и что ему придется выпить еще одну-две бутылочки, чтобы закончить начатое дело,— принялась перечислять галантные похождения этого приятного джентльмена, обманы, расточительность и измены (в особенности Эти последние). В заключение она запротестовала против предположения, будто еще питает к нему хоть какую-нибудь склонность, и сослалась в доказательство этой перемены в своих чувствах на то, что за последние две недели он по крайней мере раз шесть пытался отравиться и ни разу она ни словом, ни делом не старалась спасти его жизнь.
— И я настаиваю на том, чтобы мы развелись и мне предоставили свободу,— всхлипывая, сказала мадам Манталини.— Если он посмеет отказать мне в разводе, я получу его по суду… Я могу его получить!.. И надеюсь, это послужит предостережением всем девушкам — свидетелям этой позорной сцены.
Мисс Нэг, будучи бесспорно старейшей девушкой из всех присутствовавших, сказала очень торжественно, что ей это послужит предостережением; то же сказали все молодые леди, за исключением двух или трех, которые как будто сомневались, могут ли такие бакенбарды провиниться.
— Зачем вы говорите все это перед столькими слушателями? — тихо сказал Ральф.— Вы знаете, что не думаете этого всерьез.
— Нет, всерьез! — громко возразила мадам Манталини, попятившись к мисс Нэг.
— Но подумайте,— увещевал Ральф, который был кровно заинтересован в этом деле.— Следовало бы здраво поразмыслить. У замужней женщины нет никакой собственности.
— Это вам не дьявольски одинокая особа, душа моя! — сказал мистер Манталини, приподнимаясь на локте.
— Я это прекрасно знаю,— заявила мадам Манталини, тряхнув головой,— и у меня собственности нет. Заведение, инвентарь, дом и все, что в нем находится,— все принадлежит мисс Нэг.
— Совершенно верно, мадам Манталини! — отозвалась мисс Нэг, с которой бывшая ее хозяйка тайком заключила дружеское соглашение по этому пункту.— Сущая правда, мадам Манталини… гм!.. сущая правда! И никогда еще я не радовалась больше, чем теперь, что у меня хватило силы духа устоять перед брачными предложениями, как бы ни были они выгодны, когда я думаю о сегодняшнем моем положении, сравнивая его с вашим весьма печальным и весьма незаслуженным, мадам Манталини.
— Черт возьми! — вскричал мистер Манталини, поворачивая голову к жене.— Неужели она не ударит и не ущипнет завистливую старую вдовицу, которая осмеливается осуждать ее сокровище?
Но дни льстивых речей мистера Манталини миновали.
— Мисс Нэг, сэр, закадычная моя подруга,— сказала его жена.
И, хотя мистер Манталини закатывал глаза так, что им, казалось, грозила опасность никогда уже не вернуться на прежнее место, мадам Манталини не обнаружила ни малейшего желания смягчиться.
Следует отдать справедливость превосходной мисс Нэг: она-то и была повинна в этом изменившемся положении дел. Убедившись на повседневном опыте, что нет никакой надежды на процветание фирмы и даже на дальнейшее ее существование, пока в расходах участвует мистер Манталини, и будучи теперь весьма заинтересована в ее благополучии, мисс Нэг принялась усердно расследовать некоторые незначительные обстоятельства, связанные с частной жизнью этого джентльмена; она так хорошо осветила их и так искусно преподнесла мадам Манталини, что раскрыла этой последней глаза лучше, чем могли бы это сделать на протяжении многих лет самые глубокие и философические рассуждения. Достижению этой цели весьма способствовала случайно обнаруженная мисс Нэг нежная записка, в которой мадам Манталини называли «старой» и «вульгарной».
Читать дальше